Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Вскоре была проведена демобилизация, и в первый день своей штатской жизни, еще не сняв солдатскую шинель, Калле пришел в районный комитет Коммунистической партии, переживавшей после двадцати шести лет сурового подполья первые недели легальной жизни, и подал заявление с просьбой принять его.
Калле вытаскивает из внутреннего кармана пиджака круглый нагрудный значок, на котором эмалью выведены буквы «SKP», и подает его мне.
Такой значок получает здесь каждый, вступая в партию. На обратной стороне выгравирован номер 1923.
— Возьмите на память о нашей встрече, о нашей беседе, — смущаясь, говорит он, отдавая заветный значок. Уж очень ему хотелось подарить человеку из Советского Союза какую-нибудь дорогую его сердцу вещь…
В эту минуту в комнату вошел молодой парень богатырского сложения, в плечах косая сажень, с руками молотобойца. Это муж сестры Эса, молодой столяр. Пришел он сюда сейчас не столько для того, чтобы весело провести вечер, сколько для того, чтобы вместе с еще четырьмя-пятью активистами охранять порядок. Ни один пьяный не должен проникнуть в зал. В случае надобности такие парни сумеют мгновенно приструнить любого, кто осмелился бы хулиганить.
— Пора, — сказал молодой богатырь, — зал уже открыт.
Мы прошли через небольшую комнату, в которой на столах разложены газеты и брошюрки.
Калле стал у вешалки — это его обычная общественная нагрузка в Рабочем доме, Аста хлопотала за буфетной стойкой.
В большом полуосвещенном зале («так уютнее», — сказали мне) на невысокой эстраде музыкантов еще не было, но под пластинку уже кружилось в танце несколько девичьих пар. Талии у всех были, как и у Асты, «осиные», пестрые юбки разлетались конусами. Другие девушки, сидя у стены на скамейках, что-то оживленно обсуждали. Присев рядом с этим выводком одинаково подстриженных миловидных молоденьких работниц и конторщиц, я услышал такой разговор.
— В прошлый раз здесь было страшно весело. Проводили конкурс на лучшего кавалера, — рассказывала девушка с искусно растрепанной прической.
— А как это? — любопытствовала подружка.
— Очень просто. Девушки избрали трех судей — девушек, чтобы они выбрали трех лучших парней. А затем уже все в зале из этих трех танцоров выбрали одного.
Я представил себе, какой в прошлый раз стоял шум в этом гулком зале. Ведь здесь в таких случаях выбирают, как на Новгородском вече, криком, чьи голоса пересилят.
— Ему выдали премию, — продолжала рассказывать девушка, — большущий круг колбасы «маккара», повесили на шею. И так, не снимая колбасы, он танцевал до конца.
И обе девушки прыснули.
— Сегодня тоже ожидается «танго сюрпризов», — сказала, продолжая смеяться, вторая.
И вдруг они обе замолкли, глядя на дверь…
В зал робко, но делая вид, что их не смущают пристальные взгляды девушек, вошли трое молоденьких солдат…
Они не сразу нашли себе партнерш.
Потом появилась еще группа юношей спортивного вида. Становилось все оживленнее и оживленнее. Когда же на эстраду вышел джаз и лихо ударил быстрый фокс, все в зале завертелось в танце.
Танцевавшие явно делились на две категории — одни проделывали все движения с выражением серьезности на лицах, полного безразличия и к себе, и к партнеру, и ко всем окружающим, другие улыбались, шутили, веселились. И, может быть, больше всех веселились музыканты, одетые в рваные пиджаки, в брюки, «украшенные» декоративными заплатами.
— Это они пародируют наших стиляг, — объяснил мне молодой столяр.
У него на пиджаке я разглядел значок Московского молодежного фестиваля.
Среди пар, кружа в танце свою даму, едва касаясь ловкой рукой ее талии, прошел Эса и кивнул мне по пути. Потом, в перерыве между выступлениями джаза, поставив в радиолу пластинку, он снова подошел ко мне и, показав на паренька, разговаривающего у стены с девушкой, сказал:
— Вот этот, не пройдет и полугода, станет членом Союза молодежи. Он еще, может быть, сам не думает об этом, но я-то уже понимаю.
…Эса был очень доволен сегодняшним вечером. Продано более сотни билетов — значит, за вычетом всех расходов и налогов останется с тысячу марок. Деньги прикапливают здесь для того, чтобы с осени пристроить к Рабочему дому большой спортивный зал.
— Строить-то будут своими руками — в таком зале приятнее заниматься, но материалов даром никто не даст. Они сейчас вытанцовывают свой будущий спортзал, — Эса взглядом показал на пары, самозабвенно отплясывающие калипсо. — Еще один приводной ремень, еще один путь, по которому будут приходить к нам. Другого спортивного зала ни в поселке, ни поблизости нет! Теперь вы понимаете, почему я сказал, что в будущем году у нас дела пойдут еще успешнее, чем в этом?
Эса провожал нас к автобусу. Дождь перестал. В промоинах между быстро бегущими по небу облаками мерцали звезды. Фонари отражались в лужах дороги. У обочины под фонарем стояла группа подростков в новых, но в самых неподходящих местах разорванных куртках, в кепи с козырьком, болтающимся на одной ниточке.
— Это наши «плоскошляпые» — у вас таких называют стилягами. Раньше они обращали на себя внимание чрезмерно узкими брючками, плоскими шляпами, а теперь, когда многие стали носить такие брючки и шляпы — мода! — стиляги, желая во что бы то ни стало отличаться от других, начали фасонить дырами, рваниной. Купят в магазине хорошую одежду и, на горе родителям, тут же изорвут ее «покрасочнее». Естественное у молодежи чувство протеста против рутины, против непонимания их взрослыми так нелепо выражается!.. Но их в таком виде в Рабочий дом не пускают — вот они здесь и поджидают, когда окончатся танцы… Погодите, — прощаясь, сказал Эса, — будет спортзал, расширим наш плацдарм. И таких ребят тоже поставим на правильную дорогу. Приезжайте через год, сами увидите! Только не под рождество, не под Новый год, тогда я не смогу уделить вам времени, каждая минута будет рассчитана. Ведь я работаю в «Бюро дедов-морозов»!
«Дед-мороз» — веселая, хлопотливая праздничная работенка. В святки в Хельсинки действуют несколько таких бюро. Объявления публикуются в газетах. Родители по телефону вызывают деда-мороза. Он мчится по указанному адресу, захватив с собой длинную белую бороду, колпак в блестках, белоснежный халат и пустой мешок. У дверей квартиры заказчика он быстренько переодевается, родители вкладывают в его мешок подарки, которые он должен раздать детишкам. На бумажке пишут их имена и какая кому предназначена игрушка. И дед-мороз, как говорится, «во всеоружии», торжественно входит в квартиру, раздает подарки, водит с детишками хоровод, поет песенку, обронит две-три шутки и… мчится по следующему адресу.
Такое «Бюро дедов-морозов» имеется и в пригородном клубе молодежи, где работает Эса.
— «Ваши демократические деды-морозы гораздо лучше и веселее, чем из других бюро!» — говорят нам клиенты, — с удовлетворением сообщает Эса…
…На другой день я уезжал домой. Так и не удалось мне тогда вволю побеседовать с Калле.
Я пишу эти строки, а на столе передо мной маленький нагрудный значок с буквами «SKP». На оборотной стороне — номер 1923. И я знаю: если еще доведется мне побывать в Суоми, я сразу же приеду к отчиму Эса, маляру Калле Юссила, в Рабочий дом в Вартиокюля, под Хельсинки.