Мои друзья

Барков Александр Сергеевич

Но вот Васька насторожился: черный плюшевый шмель прогудел у него перед самым носом и важно опустился на цветок одуванчика. Такого нахальства кот не перенес. Он сделал стойку и прыгнул, но тут же зашипел и откатился назад.

Л улыбнулся: шмель грозный, кусачий — это тебе не сонная комнатная муха.

Перепуганный кот снова залез под дом. Он просидел там до самых сумерек. Вечером у колодца я видел, как он жадно пил в луже воду, и под его мягкой плюшевой лапой покачивалась луна.

Потом Васька пообвык

немного, и я не раз замечал его то на чердаке, то на самой вершине тополя, то на заборе.

На вольном воздухе кот подрос, окреп и сделался настоящим тигренком. По ночам охотился за мышами, а домой наведывался только к обеду.

Но самое удивительное: повадился Васька ходить со мной на рыбалку. Приметит, что я из сарая удочки достаю, и побежит по тропке прямо к реке.

Разложу я снасти у тихого омута, а кот сядет невдалеке, навострит уши и поджидает.

Попадется мне на овсяную кашу пескарь или малая плотвица — я брошу рыбу через плечо Ваське: угощайся, рыжий! А кот рад. Бросится на нее, заурчит, а порой даже вверх подбрасывает, словно в бабушкин клубок играет.

— Ишь живодер! — стыдил я Ваську.

Но коту, видно, пришлась по вкусу живая рыбка. Сижу, бывало, я с удочкой на мостках. Не шелохнусь, а поблизости на мели возле песчаной запруды кот промышляет. Слегка прищурит плутовские зеленые глаза, уставится в прозрачную воду и караулит мальков.

Проплывет стайка рядышком, а кот — бац лапой по воде. Да все впустую. Мелочь сверкнет на солнце бочком и рассыплется в разные стороны. А Васька зажмурится, недовольно крутнет головой и потрясет в воздухе мокрой лапой. Так рыбак из него и не вышел!

В конце августа зачастили дожди. Тысячами крохотных палочек застучали по железным листам, и крыша превратилась в большой звонкий барабан.

Прохладным сырым утром мы увязали тюки, набили яблоками чемоданы, нарвали цветов и собрались ехать в город.

— Где Васька? — спросила мама.

Я пожал плечами и тотчас же в сад — искать беглеца. Но его нигде не было. Я звал Ваську, манил колбасой, но кот снова забрался под дом. Видно, ему совсем не хотелось ехать в город.

— Оставь мне кота, внучек, — попросила бабушка. — В городе он, поди, пропадет. Скучать будет.

Я и сам так подумал: конечно, жаль рыжего плута Ваську, но разве найдет он в нашей квартире на четвертом этаже мышей, пахнущую грибами и оладьями русскую печь, тихую речку Ольшанку. Словом, все то, чем хороша бабушкина деревня!

ЛУКЕРЬЯ-КУДЕСНИЦА

Вечера в Крыму звездные. Поблизости от нашей мазанки висел фонарь под круглой жестяной шляпой. Стоило только ему загореться, как слетались ночные бабочки, словно на бал. Долго кружились в рассеянном свете.

Вот бы показать их у нас в классе! И решил я собрать коллекцию ночниц.

Как-то

во время охоты я приметил в веселом хороводе бабочек одну удивительную — бражника мертвую голову. Затаил дыхание, поднял сачок… и в тот же миг что-то пушистое бесшумно прорезало полосу света. Бабочка исчезла. Какая-то серая разбойница опередила меня! Сначала я не очень огорчился. Но вскоре птица снова перед самым моим носом поймала еще одну большую ночницу. Я смекнул: этак она всех бабочек переловит — и побежал к соседу за сеткой. Он был любитель-птицелов. А на пути повстречался с ночным сторожем Константином Федотычем:

— Чего несешься сломя голову?

— Да как же! — И я рассказал ему о птице.

— Ишь дело какое, — усмехнулся старик. — Да это сова-сплюшка куражится.

— Куражится, куражится, — буркнул я в ответ. — Вот поймаю, сразу перестанет.

— Нешто тебе ее словить? — старик безнадежно махнул рукой. — Лучше совы, поди, никто и не прячется.

— Значит, не поймать?

— Поймать трудно, а увидать можно… Константин Федотыч почесал бороду и поманил меня к себе в дом. У порога он остановился, приложил палец к губам:

— Соблюдай!

Мы вошли в избу. Ходики монотонно тикали ив стене. Сторож снял ботинки и полез по узкой, скрипучей лесенке на чердак. Я пожал плечами и сел на лавку в углу.

Вскоре снова скрипнула, ожила лестница. Константин Федотыч спустился на пол, включил свет и будто невзначай достал из-за пазухи что-то пушистое, похожее на шерстяной клубок. Не успел я разглядеть его хорошенько, как старик подбросил клубок к потолку, и тот плавно закружил под зеленым абажуром.

Полетав по комнате, птица ловко поймала ночницу и опустилась Константину Федотычу на палец.

— Узнаешь проказницу?

Я молча кивнул.

А дальше пошло еще чуднее. Когда мы сели за стол, то вместе с нами ужинала и сплюшка. Она подбоченилась и важно уселась на спинку стула. Константин Федотыч нарезал мясо мелкими кусочками и подал ей, как знатному гостю, прямо на тарелке.

Сова нахохлилась, вытянула крыло в сторону, изогнулась и скорчила уморительную гримасу… Затем лапой, точно вилкой, взяла кусок мяса.

Я поразился: наверное, ни одна птица на свете не умеет есть так культурно!

— Лукерья-кудесница! — сказал сторож. — Третий год на чердаке проживает. С птенца растил.

Затем он распахнул окно, выпустил птицу в сад и вновь таинственно приложил палец к губам. Вскоре оттуда донеслись мелодичный свист и тихое бормотание:

— Сплю, сплю, сплю…

— Слышишь? Лукерья ночь баюкает… — продолжал сторож, постукивая в такт песне по столу: так, так, так… — А ты ее словить хотел.

— Из-за бабочек…

— Бабочек в другой раз наловишь. А что за крымская ночь без совы? В наших краях сплюшку уважают. «Ночными часами» зовут!