Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»
Шрифт:
Глава 1. Интро
Одиннадцатью годами ранее.
Открыв глаза, я вдруг понимаю, что вокруг меня, как бы сказал Шекспир – несусветная суматоха. Мгновенные перемещения из стороны в сторону, диалоги в повышенном тоне. Не то чтобы передо мной предстала толпа желающих поздравить футбольную сборную России с победой на чемпионате мира, то бишь на мундиале, но народу хватало с лихвой. И, судя по выражениям их скорчившихся от неприязни лиц, они явно мне не завидовали. Я лежала и смотрела на них снизу-вверх. Мир будто встал на беззвучный режим. В каждой, взглянувшей на меня, гримасе читалось затхлое отвращение. В затылочной области неожиданно образовался пульсирующий болевой участок. Я зажмурилась. Расслабилась. Эффекта ноль. Все шевелят губами, снуют туда-сюда, что-то двигают, но мне по-прежнему
Не скажу, что это меня обрадовало, но внезапно я поняла, что обрела возможность свободно двигать руками. Сжимаю пальцы в кулак. Получилось. Я испытываю микроскопическое удовлетворение и продолжаю искать медленно, но верно, внешние источники предмета всеобщей суеты. Башка едет кругом.
Затылок. Точно. Аккуратно подложив под голову ладонь правой руки, я ощутила, судя по консистенции, что-то необычайно густое и липкое, наподобие геля. Словно мою голову пытались отчаянно откачать, однако вместо дефибриллятора смазывали мне волосы. Да уж. Отступив от этой мысли и дабы побороть свой вожделенный интерес, я отпустила затылок и, расположив запястье на уровне глаз, услышала плавно образующийся крещендо1. Веки потяжелели. Шум вокруг начинал превращаться в хаос. Кто-то кричал, что-то падало, а я, чувствуя подбирающуюся к устам тошноту, все еще не сводила очей со своей окровавленной ладони, в которую с пальцев, будто с Ниагарского водопада, стекали багровые реки. Я ощутила проступающие на лбу капельки пота. С каждой секундой мне становилось все хуже и хуже. Мой мозг не отыскал ничего лучше, кроме как снова закрыть глаза. Звук пропал. Пропало все…
Бытует мнение, что чем дольше ты не поднимаешь веки, тем ярче кажется свет, попадающий на сетчатку. Насчет научного подтверждения я, конечно, не знаю, но тем самым утром после окружения в шумной маршрутке, я вдруг почувствовала, что это мое дебютное появление на белый свет прямиком из утробы матери. Свечение было настолько ярким и непроглядным, белоснежным и бесконечно обволакивающим, что, сильно прищурившись, я представила себя как минимум уроженкой Улан-Удэ или даже аборигеном из региона Якутии. Боязнь остаться с подобным разрезом глаз росла в геометрической прогрессии, потому как свет, с течением времени, уходить, вовсе не торопился.
И все же моему, облитому кровью, сердцу суждено было биться дальше. Я прозревала. О, это блаженное чувство! Я снова вижу! Всюду молочный этюд: белые стены, белые потолки и даже незамысловатые объекты архитектуры в виде плотно заправленных односпальных кроватей и соседствующих с ними тумбочек также отдавали режущим глаз снежным оттенком. Поразительно скудный дизайн интерьера. Однако в каждом углу висела видеокамера.
На этот раз полный стадион вокруг меня не собрался и те единственные, кто находился в этой палате помимо меня, пребывали под чутким наблюдением Морфея. Сладко посапывали и шепотом разговаривали во сне. Попробовав дать волю своим рукам, я вновь сумела оторваться от жесткой кровати и встать на локти. «ОГО!» – взревела я про себя. В этот раз у меня однозначно больше сил, чем днем ранее. Я прикладываю еще немного усилий, и мне удается, по самым скромным меркам, невероятное – принять сидячее положение. Как оказалось, прилив сил был весьма обманчив. Повторно оглядев помещение и убедившись в том, что я вижу палату, мой воодушевленный организм попытался столкнуть себя на две ходовых конечности. Напрасно. Успехом такое решение не увенчалось. Я тут же почувствовала, как в голове заработала центрифуга и поняла, что если мне и удастся встать, то дальнейший путь более легким мне не представится.
Внезапно, дверь в комнату с грохотом распахнулась. Я устремила испуганный взор в ее сторону. Воздух пропах волнением. Пальцы на руках нервно заегозили. И вдруг, словно чертик из табакерки, в палату врывается бледная особа ростом с платяной шкаф и чуть ли не в оперном тоне берется поливать меня своей растрепанной, как ее черные волосы, нарочитой экспрессией.
– Что вы делаете?!– процедила она. – Лягте немедленно! Вам нельзя вставать! Ваш организм еще слишком слаб!
Я взирала на нее исподлобья, но пошевелиться не удавалось. Тогда я решила, что нужно входить с ней в контакт вербально.
– Но… пл… с… кром…
Я слышала, что глотаю слова. Это был глас безумного страха. Я так хотела спросить: Кто она? Где я? Как я здесь оказалась? Но все было без толку. Вместо внятной речи по моей сквашенной мине текли горькие слезы. «Боже, помоги мне снова обрести голос!»– молила я.
– Да ляг ты уже на место! – с силой швырнула врачиха меня обратно в кровать.
Я сжала пальцы в кулак, однако на этом мой запал ограничился. Она трясла меня до тех пор, пока истерика окончательно ее не покинула. Голова вновь поехала кругом. Я ощутила, как шприц впился в мое нагое плечо, точно умирающая с голоду комариха. Слабну. Мир перед глазами начинает темнеть, темнеть, темнеть, темнеть, темнеть…
* * *
Очень часто люди закрывают глаза лишь образно. Происходит примерно то же самое что и в физическом смысле. Разница небольшая.
Публика не видит ровным счетом почти ничего. Не замечает уличного насилия… проходит мимо обездоленных и беспризорных… не останавливается, чтобы вникнуть в политические пикеты…наступает себе на совесть и нисколько этого не стыдится.
Мир всесторонен и не безупречен, но мы хотим видеть лишь то, что по– нашему, сугубо личному, мнению является хоть немного красивым или, как минимум, нам не противно.
Ведь если мир идеален – он не сулит тревоги, нет огорчений и слез, нет злобы и крови, волнений и переживаний.
Все вокруг может стать утопией. Стоит только закрыть глаза.
* * *
Привет. Мой город – город N. Город огромный и красочный. Город, который в кратчайшие сроки превратился в настоящий мегаполис больших надежд. Серьезные люди. Радостная детвора. Длиннющие километровые пробки и нескончаемые лабиринты торговых центров. Молодежь все реже заходит в театр и все чаще норовит посетить очередной открывшийся ночной клуб. Напиться. Развеяться. Возможно, провести ночь в компании малознакомого человека. Или людей. Каждому свое. Собственно. Кому интернет-кафе с кальяном побольше, а кому трендовые шмотки поярче.
Но есть то, что объединяет здесь всех и каждого – технологии, движение, прогресс. А еще проблемы. Да, уж их– то у нас навалом. Детей не берут в садик, поставить машину, возле которого невозможно из-за отсутствия нормальной парковки, а транспорт данный, конечно, ты взял в кредит, параллельно сидя в окопах и отстреливаясь от почти, что бессрочной ипотеки. Ну, это вкратце.
А если речь идет о прогрессе, то есть на нашей маленькой планете места, куда он почему-то добраться никак не может. Видимо, Google maps не скачал. Или 2GIs2. А может ему попросту не до этого? Причин, похоже, великая масса. Но результат один. До моей школы прогресс не доковылял, несмотря на то, что географически она заняла территорию в развивающемся массиве. Правда, все еще далеко от центра.
И вообще, наша школа кажется мне скупой и мрачной. Как и любое учебное заведение в спальном районе, построенное во времена пребывания на посту генсека Леонида Ильича, она не выделялась ничем особенным. Не было на ее территории ни фонтана, ни огражденного рабицей футбольного поля с искусственным покрытием. Ничего. Пустырь. Пара клумб, затоптанных первоклашками и турник. Серые стены. Заколоченные наполовину окна. Никакой тебе архитектурной мысли – готики, рококо или чего там еще…арт-нуво, ар-деко…да что там говорить? Восемь компьютеров в кабинете информатики и два баскетбольных кольца в спортзале – вот на этом, наверное, и заканчивается наш скудный список достопримечательностей. Но в целом: я особо не жалуюсь. Думаю, это не главное. Мои одноклассники холят и лелеют мечты об интерактивной доске, а я… я другая. У меня в душе, как выражаются взрослые, юношеский максимализм. Добрые и отзывчивые учителя. Верные подруги. Для моей детской психики написан особый моральный кодекс. Ведь мне вечно кажется, что подростку для счастья необходим глобальный успех, а не мороженое на палочке.