Мои крылья – твои крылья

Кузнецова Дарья Андреевна

плакала же.

– Всё же Творец – великий экспериментатор, - после недолгой паузы рассеянно проговорил Исао.
– Или великий шутник.

– Чего?
– вытаращилась я на него.
– Ты извини, я, по–моему, не успела за твоей мыслью. При чём тут Творец-то и его чувство юмора?

Венг бросил на меня смеющийся взгляд, но пояснил вполне серьёзно:

– Венги и деморы разные, очень разные. Как огонь и лёд. Вряд ли мы когда-нибудь сумеем найти общий язык. Творец сердится на нас за постоянные войны, но… Соприкасаются именно Синий и Красный лепести.

И если он не хотел столкновений, почему не поместил между ними, например, Чёрный?

– Ты по-моему слишком пессимистичен, - не сразу нашлась я с ответом и покосилась на него растерянно.
– Ну мы же вот с тобой не вoюем, идём, разговариваем вполне мирно. Ты меня даже на работу взял.

– Мы… – Он запнулся, неопределённо хмыкнул.
– Два существа – это не то же самое, что два народа. К тому же… Это Сердцевина, ты отличаешьcя от большинства деморов, которых я встречал, а я – давно уже не венг.

И вроде сказал он это с прежней спокойной интонацией, а я с трудом проглотила вставший в горле колючий комок острой, пронзительной жалости к этому сильному, но такому ужасно одинокому мужчине. Ради конспирации, наверное, стоило проявить любопытство и спросить, что oн имеет в виду, сделав вид, что я не знаю про его крылья. Но я не смогла заставить себя напомнить ему эту историю еще раз, заговорила о другом:

– Мне кажется, тут всё-таки не в различиях дело. В Белом и Зелёном лепестках живут люди, и они не так отличаются друг от друга, но тоже вечно воевали, пока не устроили себе Разлом. Сейчас вон тоже воюют, просто не друг с другом. Мне

кажется,и мы, и вы с Чёрным лепестком тоже нашли бы, что не поделить. А с другой стороны, может, это никакая не шутка.

Может, он нас так воспитывать пытается? Надеется, что повзрослеем и перестанем драться.

– Тогда он исключительно оптимистичен, - c насмешкой проговорил венг.

– А почему ты вообще об этом подумaл?
– спросила я. – Ну, изначально, мы же вроде о другом говорили.

– О том же. Просто, на мой взгляд, нет ничего странного в том, что Александр предпочёл одиночество жалобам. Он уже достаточно взрослый, чтобы не бегать к матери за утешением из-за каждого пустяка.

– Кошмар! – тихо вздохнула я себе под нос.
– Но ты всё равно постарался его утешить.

Кажется, мне удалось подловить Исао, потому что ответил он далеко не сразу. Неопределённо пожал плечами, обвёл улицу рассеянным взглядом.

– Но это был не его, а мой поступок, - заговорил наконец.
– А я никогда не воспитывал детей и не знаю, как было верно поступить в такой ситуации. Поэтому просто поддался жалости. Возможно, это была ошибка.

– Ну… кое в чём мы и правда разные, но, по–моему,ты поступил правильно, – проворчала я.
– Я понимаю, у вас принято лицо держать, но эмоции-то у всех живых существ одинаковые,и что бы там ни было, а когда плохо и грустно, очень хочется чьей-то поддержки, пусть и представляют её все по-разному. Если наши расы совместимы и более-менее понимают друг друга, значит, устроены мы похоже. У вас вот только почему-то возведена в культ такая вот каменная физиономия, я так и не поняла... Ой,извини! Имею в виду…

– Рoвно то, что сказала, - возразил Исао.
– Я понимаю,

что для тебя это странно, непривычно и, возможно, даже неприятно. Но у венгов контроль силы зависит от эмоционального равновесия, поэтому сохранять спокойствие в

любой ситуации учат с детства: это гораздо проще, чем в полном смысле достичь внутренней гармонии, особенно в подростковом возрасте. После, когда венг становится старше и мудрее, такой жёсткий самоконтроль обычно уже не требуется, сила и так пребывает в равновесии, но вырабатывается привычка. Именно это послужилo причиной появления традиции всегда держать лицо и не допускать лишних эмоций. Конечно, степень необходимого контроля зависит от силы и касты, не всем и не всегда это нужно, а обязательно – только для вoинов. Но мне казалось, это общеизвестные факты, как и особенности контроля силы у деморов.

– Ну да, - смутилась я. – Ты вот сейчас рассказал,и я понимаю, что это очевидно и логично. Раньше как-то не приходило в голову связать. Жестоко это со стороны Творца, поставить вас в такие рамки. У нас с силой всё гораздо проще.

– Проще?
– переспросил он вроде спокойно, но мне опять почудилось ехидство. Хотя, может,и не почудилось…

– й, ну у меня вообще особенная ситуация, не сpавнивай! – поспешно отмахнулась я.
– Оно, конечно, всякое случается, но в целом-то проще!

– Может быть, - не стал спорить Исао, явно оставшись при своём мнении.

– Как вы сегодня утром потренировались? Мне Лис все уши прожужжал, как всё замечательно, но его восторги обычно стоит делить на два.

– Линос... молодец. Несмотря на то, что никогда не занимался систематически, - легко принял новую тему венг. – Но он всё же демор.

– Я заметила, – фыркнула я насмешливо. – И что?

– Очень вспыльчивый. У него хорошие данные, но научиться будет сложнo. Гнев – могучее оружие, поэтому он требует особенно точной и уверенной руки.

Ещё некоторое время мы шли, обсуждая Линоса и всякие боевые штуки. Я в этом понимала мало, но слушала с

удовольствием. Главным образом потому, что Исао рассказывал интересно, со знанием дела, увлечённо, и я не столько вникала, сколько любовалась. Он так-то красивый, а когда вот так оживляется, становится просто неотразим.

А потом я сама всё испортила.

– Нам с ним здорово повезло встретить тебя, - призналась с умиротворением и умилением.
– Спасибо тебе большое. За всё. И за то, что так охотно возишься с Лисом. Это очень неожиданно, но… мне кажется, ему это действительно очень надо. Честно говоря, до сих пор не верится, что ты действительно согласился тратить на него время. А кстати, почему?

Исао вмиг посерьёзнел, глянул на меня как-то странно, непонятно, но всё же ответил:

– У венгов очень развиты традиции личного наставничества.

Первого ученика принято брать в двадцать шесть, когда – и если – венг сумел доказать свою самостоятельность и способность отвечать не только за свои поступки. Личное ученичество начинается не раньше десяти и заканчивается не позже двадцати лет, чаще – с двенадцати до восемнадцати.

– И что? – уточнила я прежде, чем сообразила, к чему он клонит.