Мои неотразимые гадюки. Книга 1
Шрифт:
Когда до кромки пригородного леса оставалось не более полукилометра, Дон запустил в голову Лэйры команду попридержать коней. Та моментально притормозила возмущённую кобылку – трое дилетантов-фискалов машинально сбавили ход. «Барбос» по команде манипулятора взломал мозги воинов: слегка подправил команду Хураба не спускать с девчонок глаз. С новой Дон заморачиваться не стал: чем сложней, тем ненадёжней. Две принципиально разные команды не должны вступать в конфликт.
Он приказал соглядатаям гнать вперёд, дабы не насторожить объект слежки. И поджидать его на выходе тракта из лесополосы. Дескать, никуда
Дон ворвался в джунгли по пятам троицы шпиков. Сая жарила за ним, негодующе вытягивая морду. Широкий древний тракт – по нему легко проходила конная колонна по восемь в ряд – содержался в порядке. Жеребец беспечно летел, не слишком-то глядя под ноги. Дон попридержал своего спринтера, огибая ползущий впереди воз. Затем снова ускорился, даже не оглянувшись на девчонок: он их знать не знает. Только успел расслышать отзвуки истерики Саи: воз тащил флегматичный серый колосс. Спустя пару минут впереди замелькала задница ещё одной телеги. Когда Дон обходил новое препятствие, девчонки уже потеряли его из виду. Так что второй свидетель безупречно честной прогулки каштарий не смог бы связать их с промчавшимся всадником. Они тут в последние десять минут носятся косяками.
Добравшись до их фирменной своротки, Дон попридержал коня. Развернул и двинул его в густые заросли, что с виду казались непроходимыми. А на деле своротка была хожена-перехожена вдоль и поперёк. Во время своих утренних прогулок Лэйра с Лэти нередко её пропалывали, оставляя в неприкосновенности лишь путанную ширму на обочине. Вскоре за спиной послышалось недовольное фырканье Саи – вертихвостка терпеть не могла загаженные густой растительностью просторы. Заставить её таранить заросли можно, только надавав паршивке по рогам. А вот лошадка Лэти продиралась вперёд спокойно, демонстрируя превосходство своей всадницы в гадских навыках.
Паксая ждала их у конспиративного дуба. Валялась в густой траве и мурлыкала под нос привязавшуюся с утра ёлочку, что родилась и росла в лесу. Лэйра отвела от лица ветку, под которую нырнула голова Саи, и подколола подругу:
– Всё дрыхнешь?
– Всё зубоскалишь? – насмешливо огрызнулся та и скомандовала: – Давай, шевелись, медуза лупоглазая! Чего расселась? Служанок ждёшь?
Пикируясь да изощряясь в эпитетах, они в темпе занялись делом. Каждый своим. Дон, к примеру, перекраской лошадей каштартана – те были слишком приметны и знакомы тут любой собаке. Опрыскиватель для садовых деревьев он стырил ещё пару лет назад – тот был невелик и отменно удобен. Рецепт безопасной для шкуры краски купил в прошлом году у пленного степняка.
Сая брюзжала и крутилась на месте. Пыталась спрятать любимые серые бока от неприятно холодной струи, пачкавшей шкуру. Дон с видом заправского маляра превращал её в пегую уродину. Его украденный у воров жеребец – заранее изгвазданный да изуродованный колтуном – злорадно наблюдал за мучениями соплеменницы. Паксая собирала её длинную шелковистую гриву в пучки – сооружала из них комки, которые пошли на строительство колтуна. Примерно так и должна выглядеть средней руки степнячка, попавшая в не слишком добросовестные руки.
Закончив безобразничать, Дон двинул на разведку, прихватив чужого коня. Выведя его на тракт, он шуганул беднягу в сторону города: животина умная, сама доберётся до дома. Девчонки, тем временем, перевоплощались. Скинули шикарные расшитые жилетки и вывернули их наизнанку – получили качественное убожество со следами штопки. Избавились от дорогих рубах и от таких же штанов с сапогами. Через несколько минут прекрасные дворянки из-под дуба исчезли. Паксая нарочито презрительно хмыкнула, оглядев непонятные бесполые существа в грязно-серо-коричнево-говнистой латаной одёжке. Замызганные длинные жилеты и раздолбанные сапоги ещё того краше.
Внешний вид самой Паксаи был не менее плачевным, но как-то её не портил. Про ослепительную красавицу – дочь легендарного Лэрина из рода Лээт – всякие брехуны уже лет пять слагали тупые нудные баллады. А вот обаяние Паксаи – без всяких помпезных врак – превращало даже самых суровых мужчин в блеющих добряков. При этом она обладала исключительно здравым умом, не страдала склонностью к фантазиям и была самым полезным, надежным другом. Сеструху портило лишь занудство, которое она сама обзывала практичностью.
Прошло восемь лет с того дня, когда Дон впервые увидал девчонок в новой шкуре. Они выросли. А ослепительная внешность Лэйры, как не трогала его в детстве, так и сейчас не вызывала никаких эмоций кроме досады: слишком приметна. Та же чертовщина и с Лэти, которая ни в чём не уступала старшей сестре, кроме возраста. В Паксаю же он точно мог бы влюбиться… Если бы мог. Его пресловутый кобеляж был не только результатом стреножившего его повторного детства. Попутно Дон испытывал психику манипулятора: страстно мечтал обнаружить в нём торжество человека над машиной.
Но мутант, в которого он переселился, человеком не был. И с каждым годом это становилось всё очевидней. Он умел и любил любить своих девчонок. А вот страстные порывы безжалостно гасились в нём бдительным «барбосом». Надежда победить блок внутренней защиты манипулятора таяла с каждым годом. Но с тем же каждым годом Дон всё больше привыкал к бездушной машине внутри себя. Она делала его сильным без каких-то дополнительных волевых усилий с его стороны. Она защищала его лучше, чем это бы сделал целый отряд охраны. Она, в конце концов, гарантировала его выживание и выживание девчонок: подруг, объектов его системы и землячек с далёкой родины.
Вскоре четвёрка всадников вылезла на полузаросшую дорогу, уходящую от тракта на северо-запад. Дон почувствовал себя римским гладиатором, получившим меч свободы рудис из рук самого Бога. Они начали осуществлять долгожданный план по изоляции своего гадства от общества, у которого на него аллергия. Ощущение освобождения чуток пьянило. Свобода не всегда понятна, но порождает ядрёное желание жить на полную катушку. А не прыгать зайцем по минному полю, чем они занимались тут целую прорву лет. Мысли о предстоящем на глазах сминали прожитое в комок грязи, вылетевший из-под копыта коня и оставшийся далеко позади.