Мои палачи (СИ
Шрифт:
Его волновали шелуха от семечек и голубь, обедающий возле урны, но после моей правды он вскидывается, взгляд с недоверием бродит по моему лицу.
— Повтори.
— Ты услышал.
— Я услышал ересь.
— Артур, твоя проблема. Я предупредил.
— Чего ты? — он подаётся ближе, носом втягивает воздух. — Ты бухой что ли? Колесами закинулся? Вы ее вдвоем скрутили и отъеб*ли, два раза. Ты на что рассчитываешь-то?
Моему самообладанию потихоньку приходит хана, желваки под кожей пляшут танец истины и эта истина влегую
— А это моя проблема.
— Это с башкой у тебя проблема, — он толкает меня в грудь. — Вали нахрен отсюда.
— Юля где?
— Нету её. Убил я её вчера.
Из памяти вырезается сразу приличный кусок жизни, с подснутого мне под нос его среднего пальца картинка перескакивает на пористый асфальт возле лавки, который Артур уже тщательно протирает щекой с моей помощью, давлю на его затылок и продираюсь сквозь звон в ушах, кажется, мы друг на друга орем, и орет какая-то женщина, разбираю даже слова, она звонит в полицию.
Она стоит рядом. С пакетами. Похоже, соседка. Держит телефон. Спрашивает:
— Артур? Звонить?
— Не вол-нуй-тесь, — советую, отстукивая по асфальту головой Артура. — Мы уже все.
Поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь. Соседка всё ещё стоит, Артур тоже встаёт, подтверждает мои слова, лезет за платком.
Он садится на скамейку, вытирает лицо. Сажусь рядом, достаю сигареты. Молча дымим. Он говорит:
— Есть выбор. Либо живая и моя, либо пропавшая без вести твоя. Подумай. Не угомонишься — все тем и кончится.
Глава 32
На завтрак мюсли, тосты с маслом и сыром, и сок. На перекус шоколадный батончик и фрукты. На обед бульон, куриная грудка, гарнир и компот. На полдник после сончаса фрукты, круассан и сок.
На ужин рыба на пару, овощной салат и бокал сухого вина.
Ковыряю горбушу, размазываю по тарелке. Тычу вилкой в дольку лимона.
— Ешь, — говорит Артур.
Он сидит напротив, с аппетитом жуется. Чем больше он заставляет, тем меньше мне хочется.
Тянусь к своему бокалу.
Он отставляет его в сторону.
— Ешь.
— Я ем.
— Не ври.
Через стол перебрасываемся взглядами, он, закинув в рот кусочек рыбы, промокает салфеткой блестящие губы, делает глоток вина. Одним глазом моргает, улыбается краешком рта.
У него хорошее настроение.
У меня не очень. Безвылазно торчу дома вторую неделю, и дни сливаются в один. Сплошной сюр. Каждый вечер он читает вслух книгу о женщине, предавшей мужа и бросившейся под поезд, а по утрам вместо будильника включает какой-то картавый рэп про измены.
Он выпотрошил мой гардероб, все юбки и платья, узкие брюки, красивое белье
Переломал всю косметику, разбил духи.
Выключает телевизор и заставляет спать после обеда, как в детском саду.
Или он тайком надо мной ржёт, или у него крыша поехала.
— Я не хочу рыбу, — отодвигаю тарелку. — Хочу какао.
— Там одни углеводы. На ночь вредно. А ты должна правильно питаться. Какао лучше, вообще, не пить. И у нас его нет. Я выкинул. Ешь рыбу.
— Сам ешь свою рыбу. Ты спятил уже.
— Так я ем, — он жуется. — И я не спятил. Я о тебе забочусь, Юля.
— Мне нельзя звонить по телефону, нельзя приглашать гостей, нельзя выходить, — загибаю пальцы. — Я в тюрьме? В чем твоя проблема?
Из спальни доносится музыка, звонит его телефон.
— Чтобы когда вернусь — все доела, — приказывает он. — Или из-за стола не выпущу, ты знаешь, — он неспешно отбрасывает салфетку, поднимается, скрывается в коридоре.
Тоже встаю.
С тарелкой иду к шкафчикам. Открываю дверку, скребу вилкой, вытряхиваю все в ведро.
Сажусь за стол. Пью вино. Пялюсь в окно.
Стемнело, в открытую створку доносятся разговоры и смех, весело кому-то.
Качаю ногой в воздухе.
Он всем врёт, что я валяюсь на пляже и целыми днями купаюсь в море, работает из дома, что неудобно, и, наверное, нехорошо сказывается на бизнесе, но он сидит и сторожит меня, будто я могу куда-то исчезнуть.
Долго он ещё, интересно, планирует превращать квартиру в сумасшедший дом?
Он возвращается. Первым делом смотрит на мою тарелку, вскидывает удивленный взгляд.
— Умница моя, — одобряет. — Дуй в постель. Я покурю и подойду, будем читать, — у него в руках пачка сигарет. Он сдирает целлофан, фольгу, мнет в кулаке, открывает дверку, за которой стоит мусорное ведро…
— Артур, — поспешно вскакиваю, но он уже наклоняется и разглядывает выброшенный мной ужин.
— Рыбка. Помидорки, огурчики. Маслице, — он поворачивается. Вкрадчиво спрашивает. — Юля, по-твоему это смешно?
— Ты достал, — брякаю стаканом об стол. — Мы можем по-взрослому поговорить? На счёт них.
— Родная, — он хлопает дверцей, в несколько больших шагов оказывается рядом. — Нет никаких "их". Есть я и ты. Всё.
— Я и ты не на острове живём. Необитаемом. Вокруг люди. Я хочу на улицу. В магазин. С подругами встретиться. Мне душно.
Его губы приближаются к моему лицу. Замираю на месте, он за эти дни впервые так близко. Не трогал меня, даже случайно, единственный раз в понедельник запёрся в ванную, когда я заматывалась в полотенце, отобрал, развернул меня, пальцами провел по точечным синякам на бедрах, и вышел. Нам сложно вместе, не понимаю, была ли любовь. Казалось, что была, но где она тогда теперь, ведь если по-настоящему, то чувство не уйдет, хотя это просто мои домыслы, сравнивать-то мне не с чем, Артур первый.