Мои покойные жёны
Шрифт:
Тогда я перестал зажигать сигару, — добавил Г. М., — и почувствовал, как будто меня огрели по кумполу клюшкой для гольфа.
— Но почему?
— Понимаете, девочка моя, вы мучили себя вопросом, кто знал эти факты и каким образом. Но каким образом их знал Бьюли?
В последовавшем молчании слышался слабеющий стук дождя.
— Этот пункт, — продолжал Г. М., — становится еще более многозначительным, если вы изучите отдельные листы рукописи, тщательно сохраненные Брюсом Рэнсомом. Кто-нибудь из вас видел их?
— Да, — кивнула Берил. — Брюс показывал их мне вчера вечером.
— Он показал их мне, когда я только приехал в Олдбридж две недели назад, — сказал Г. М. — Вы обратили внимание на что-нибудь необычное, девочка моя?
— Боюсь, я была слишком взволнована, чтобы…
— Бьюли — автор этой пьесы — знает, что женщина-свидетель была рыжеволосой. Он знает, что она вернулась к нему тем вечером из-за фальшивой десятишиллинговой купюры. Он даже знает, что она приезжала на велосипеде! Откуда ему известно все это?
— Он не мог об этом знать! — воскликнул Деннис Фостер. — Если только…
— Если только, — кивнул Г. М., — Бьюли и Милдред Лайонс не действовали совместно с целью обвести полицию вокруг пальца.
— Игра в притворялки! — произнес Деннис.
— Что-что, сынок?
— Ничего, сэр. Продолжайте.
— Было ли возможно, спросил я себя, что Милдред Лайонс играла две роли — свою и миссис Бьюли? Ответ: вполне. Как мы выяснили, у мисс Лайонс не было помощников в машинописном бюро — она приходила и уходила незамеченной. Полиция, как нам также известно, следила за этим бунгало только по ночам. Милдред Лайонс могла незаметно попадать туда сзади через лесистые холмы, среди которых стоял коттедж. Еще до начала слежки у нее было несколько дней, чтобы установить себя в качестве «миссис Бьюли» в глазах случайного прохожего, почтальона или мальчишки из мясной лавки.
В парике, скрывающем рыжие волосы, и броских фальшивых драгоценностях, предоставленных Бьюли, ее видели — всегда на солидном расстоянии! — пьющей чай с мужем в саду или сидящей в шезлонге на лужайке. После этого ей было незачем приближаться к дому до критического дня 6 июля.
Во второй половине дня она открыто приезжает в коттедж на велосипеде с пишущей машинкой как Милдред Лайонс. Конечно, никаких писем ей не диктовали. Она входит в дом, выходит оттуда в качестве миссис Бьюли, последний раз пьет чай с «мужем» и удаляется снова в роли Лайонс.
Разумеется, не было никакого фальшивого банкнота — все это сплошное очковтирательство с целью объяснить, во-первых, почему она приезжала в коттедж во второй половине дня и, во-вторых, почему вернулась туда вечером. Она снова приехала на велосипеде, заглянула в окно сквозь неплотно сдвинутые портьеры, не увидев ничего, кроме самого Бьюли, и быстро убралась. Дело было сделано.
Г. М. покачал головой и затянулся гаснущей сигарой. В его голосе послышались нотки восхищения.
— Красота плана заключалась в том, что он не мог не удасться. Предположим, эти двое где-то допустили бы оплошность. Предположим, кто-то ее обнаружил бы. Предположим, констебль поднял бы тревогу, когда Бьюли уходил утром. В любом из этих случаев никакого вреда бы не произошло. Никто не был убит. Бьюли мог бы сказать копам со своей знаменитой улыбочкой: «Вы преследовали меня — невинного человека — вашими недостойными подозрениями, не имея никаких доказательств! Можете вы порицать меня за желание заставить вас немного понервничать? В чем вы хотите меня обвинить?»
С другой стороны, если бы план удался, Бьюли был бы в полной безопасности, какую бы личину он ни пожелал бы принять в следующий раз. Полиция никогда бы не узнала, что он сделал с жертвой, так как стала бы смотреть не в том направлении, продолжая искать трупы в домах, где их никогда не было.
Кто бы заподозрил Милдред Лайонс — свидетеля обвинения, девушку, которая могла привести Бьюли в тень виселицы, — в том, что она была его сообщницей? Очевидно, Бьюли тщательно отрепетировал с ней то, что ей предстояло говорить на допросах.
Конечно, это было нелегко. Я уверен, что истерики Милдред Лайонс перед полицией — подлинные. Она была смертельно напугана. Но Бьюли не сомневался, что обожающая его Милдред справится с поручением. Следует ли добавлять, что Бьюли был умен?
В комнате повеяло холодом. В воображении Денниса предстало лицо Милдред Лайонс, прежде чем оно сделалось слепым и немым от песка в глазах и во рту.
— Обожающая его Милдред… — Берил вздрогнула.
— Угу.
— …всего лишь очередная любовница Бьюли?
— Да. С одной только разницей.
— Вчера, — начала Берил и умолкла, почувствовав ком в горле. Пальцы обеих рук вцепились в края стола. Деннис видел на фоне окна ее силуэт, с мокрыми волосами и в мокрой косынке, к которому склонялся фанерный немецкий офицер. — Вчера, — продолжала Берил, — когда вы разговаривали с мистером Мастерсом около поля для гольфа, вы сказали, что у серийных убийц всегда есть женщина, к которой они возвращаются и с которой живут между убийствами.
Г. М. кивнул.
— Обычно, — сказал он, избегая взгляда Берил, — это бесцветная и невзрачная женщина. Бьюли этого мира находят это удобным.
— «У Смита, — тонким голосом процитировала Берил, — была его Эдит Пеглер, у Ландрю — Фернанда Сегре. А у Роджера Бьюли…» У него была Милдред Лайонс, не так ли?
— Угу.
— Я едва не упала в обморок. — Берил внезапно стиснула руки. — Я боялась, что вы имеете в виду меня. Но вы сказали, что это единственная женщина, которую они не убивают.
— Тут, девочка моя, я допустил ужасную ошибку. — Г. М. на мгновение закрыл глаза. — Бьюли убил ее. Он сделал то, что никогда бы не сделали Смит и Ландрю. Но он был вынужден.
— Вынужден убить ее? Почему?
— Потому что он окончательно ее бросил, — ответил Г. М. — В течение одиннадцати лет Бьюли ни разу не видел Милдред Лайонс и не написал ей ни строчки о том, где он находится. Когда женщина проходит ради мужчины через адское пламя, с ней нельзя так поступать.
«Адское пламя»…
Перед мысленным взором Денниса в который раз появилась картина, смысл которой всегда ускользал от него. Он видел выражение лица Милдред Лайонс, вышедшей из служебной двери театра «Гранада», соединяющее в себе страх и торжество, блеск ее голубых глаз, смотрящих направо и налево. Теперь он знал ответ.