Мои посмертные приключения
Шрифт:
Мы с мужем обнялись в последний раз, и он ушел вслед за моей мамой. Прощай, Лопоухий!
— Пора, Анна! — сказал Ангел
— Ангел мой! Миленький! А мы не могли бы еще немного задержаться и слетать подальше в адские глубины? Не в самые опасные места, конечно.
— Что ты такое говоришь, Анна!
— Мне так хочется хотя бы попробовать разыскать Олафа Рыжебородого! Скажи, это в принципе возможно?
Видал ли кто-нибудь когда-нибудь растерянного Ангела-Хранителя? Я — видела.
— Ну, Анна, с тобой не соскучишься! Такой воспитанницы у меня еще не было! Подожди, я должен получить на это разрешение.
Из складок своей одежды Хранитель достал небольшой
— Летим! — сказал Хранитель и протянул ко мне руки.
Нашего варяга мы нашли, как и следовало ожидать, на берегу моря. Только море это было черное, как мазут, вокруг было сумеречно и голо. Черные камни торчали на берегу, и если бы Ангел не подсказал, я бы не догадалась, что один из них — человек. Он и сам был черен, даже волосы и борода. И красного плаща на нем не было, одни каменные лохмотья. А вот глаз был — один, и на левой руке не хватало двух пальцев.
— Олаф! — окликнула я его. Каменная фигура еще долго оставалась неподвижной, а потом поднялось темное веко и блеснул глаз. Уставился на меня и долго так глядел.
Потом Олаф, с трудом разлепив окаменевшие губы, прошептал:
— Хельга!
— Нет, я не Хельга. Я ее внучка, — незачем было углубляться в подробности генеалогии, он бы не понял.
— А где же Хельга?
— Хельга в Раю.
— Так она… спаслась?
— Да, потому что ее вел Спаситель. Верь в Него, Олаф! Проси Его о спасении! Хельга любит и ждет тебя. Помни: муж женой спасается.
Он снова закрыл свой единственный глаз и погрузился в тяжелый сон. Может, ему теперь приснится Хельга?
— Больше тут ничего нельзя сделать, — сказал мой Ангел-Хранитель. — Нам пора, Анна!
Возвращение в полумертвое измученное тело было мучительным и тяжелым. В нем было холодно, тесно и больно. Еще долгие, долгие дни я лежала в том же положении, в каком застигла меня смерть. Умные аппараты заставляли мои легкие и сердце работать, гоня кровь и кислород к дремлющему мозгу. Я терпеливо прислушивалась изнутри к своему организму. Сначала только я уловила собственное трепетание моего сердца, которое начало выбиваться из ритма, навязанного ему машиной. Врачи обнаружили это только через несколько часов. Еще позже я начала дышать самостоятельно. Сознание сначала было тусклым, потом проснулось и оно. Я все вспомнила и открыла глаза. В больнице был целый переполох.
Еще бы: я пролежала в коме почти полгода!
Врачи сбежались и поздравляли друг друга.
Кто-то догадался поздравить и меня. Когда я смогла говорить, я первым делом попросила:
— Пожалуйста, пригласите ко мне русского священника.
Эпилог
Сегодня прошло ровно десять лет с того дня, как началась мои посмертные приключения. Сейчас я сижу за письменным столом сына над общей тетрадью с моими воспоминаниями. На стене напротив висит отрывной Православный календарь, на нем дата — 21 июля 2000 года, по старому стилю 7 июля, пятница. Сегодня наш семейный праздник — Явление Казанской иконы Божией Матери.
Вот она, в киоте, украшенная венком из полевых цветов.
Мой сын Сашенька, а для прочих священник отец Александр, уже ушел в храм, ему надо приготовиться к службе, сегодня будет много причастников. Моя невестка Зина ушла с ним: она совсем молоденькая, ей всего двадцать один год, а все-таки она матушка, и все хозяйственные церковные дела лежат на ней. Хоть и невелик наш сельский храм Новомучеников Российских, а забот у матушки немало.
Утро сегодня такое чудесное, сад полон цветами и туманом. Это от нашей реки такой туман поднялся. Днем будет жарко, можно будет свозить Танечку и Настеньку на речку и выкупать: они это любят. Для веселья и охраны возьмем с собой нашу собаку, французского бульдога Данилу. Его мы с Сашенькой в Москве на вокзале подобрали, когда возвращались из Мюнхена.
Правило ко Святому Причастию я закончила, но в церковь идти рано. Девочки еще спят. Поэтому я достала тетрадь и решила именно сегодня дописать свою историю, пока в доме тишина: проснутся Татьянка с Настенькой, и бабушке покоя не будет. Если и сегодня, в десятую годовщину моей первой смерти, я эти записки не закончу, то когда же? Итак, на чем мы остановились…
Я поехала в Россию сразу же, как только смогла ходить без костылей. В «Истории кино» Жоржа Салуля я нашла не только все документы Сашеньки, но и письмо от него к отцу, в конверте с обратным адресом.
Приехала сюда и застала всех в страшном горе. Два года назад скончался отец Татьяны, священник нашей церкви. В один год умерла от лейкемии сама Татьяна и погиб в авиакатастрофе Сашин отец и мой муж Георгий.
Двенадцатилетний мальчик-сирота остался в доме с бабушкой, вдовой попадьей, которая сама едва ходила. Соседи поговаривали уже о том, что надо бы пацана сдать в детский дом, а бабушку определить в дом престарелых. Деревенские кумушки разъяснили мне, что им, соседям, давно приглянулся разведенный покойным батюшкой прекрасный плодовый сад, а дом бабушка была готова продать за любые деньги, поскольку денег у нее совсем не было: какая могла быть пенсия у сельской попадьи в девяностом году? Кормились садом и огородом, но их надо обрабатывать. А кто это мог делать? Двенадцатилетний парнишка, бабушка-инвалид?
Тут появляется неведомая родственница из Германии и все ставит вверх дном. Сашеньку я усыновила, ему даже фамилию менять не пришлось. Мы с ним сразу полюбили друг друга. Я его потому, что он был копия Георгия, такой же лопоухий. А он меня потому, что надо же было ему, мальчишке, растерявшемуся от горя, на кого-нибудь опереться. Вот он ко мне и прижался.
Дом я перестроила, бабушку подлечила, и она еще семь лет после этого прожила.
Скончалась она вскоре после Сашиного рукоположения в иереи. Он сам ее и соборовал, и отпевал, потому что остался в нашем селе служить на дедовом месте. Только служит он уже в новой церкви, которую мы построили на полученные по страховке Георгия деньги и посвятили Новомученикам Российским. А старая церковь, Георгиевская, стала служить кладбищенской часовней. Там мы служим панихиды по всем нашим усопшим.
Сашенька учился в семинарии в Москве, но перед рукоположением женился на местной девушке, дочери школьного учителя и, как ни странно, верующей с детства. Бывает! Меньше чем через год у них родилась дочь Татьяна, а еще через год — вторая, Анастасия.
Обе названы в честь царевен-мучениц.
Мы с Сашенькой почти каждый год летаем в Мюнхен на могилу Георгия: он похоронен на кладбище возле русского кафедрального собора, посвященного Новомученикам Российским (это мой второй храм, в котором я могу молиться моему Деду — новомученику протоиерею Евгению). Могилка всегда в порядке, даже если мы долго не приезжаем: ухаживает за ней моя любимая мюнхенская подруга Наташа. Та самая, которая сплетничала обо мне в больничном коридоре. А любимая потому, что это она подавала на проскомидии за меня просфоры, которые мой Ангел-Хранитель приносил мне прямо в ад: тот самый «хлебушек», который придавал нам с Георгием силу и мужество, питал и спасал нас.