Мои прославленные братья
Шрифт:
Наша следующая большая битва произошла через три месяца.
Могу ли я описать эту битву так, чтобы ее можно было отличить от других? Для нас начались годы, когда одна битва следовала за другой, и в каждой следующей битве принимало участие больше наемников, чем в предыдущей, и мы побеждали, но они приходили снова, и снова, и снова, и их было все больше и больше, как будто какой-то неисчерпаемый колодец извергал из себя бесчисленные орды этих озверелых наемных убийц, и весь мир изобиловал этими убийцами, ибо мир-то этих убийц и создавал, чтобы продать их венценосному безумцу на севере, словно одержимому лишь одного навязчивою
Прошло немало времени, пока царь нашел для Иудеи нового наместника вместо Аполлония. Наконец наместник этот был назначен. Звали его Горон, и он повел четыре тысяч наемников, среди них четыреста всадников, по большому проезжему тракту, ведущему в Египет, иногда отклоняясь от тракта на восток или на север - к Экрону или к нашим горам, как до него Аполлоний. Мы встретили Горона между Модинном и Гибеоном и разбили наголову, окружив и загнав его войско в ущелье между двумя горами и обратив его в бегство. На поле боя он оставил восемьсот трупов, и потом два дня преследовали мы по горам остатки рассеянных наемников, и стрелы сыпались на них с каждой кручи и с каждой скалы, пока наконец греки не добрались до побережья и не укрылись там в крепостях.
Так за два месяца мы разбили две большие армии, и теперь, за исключением Иерусалима, в котором засела кучка богачей-евреев вместе с расположенным там греческим отрядом, не было во всей Иудее такой дороги, тропы или деревни, где наемники могли бы безопасно передвигаться, если их было меньше, чем несколько тысяч человек скопом. И даже тогда они любой ценой избегали глубоких ущелий и горных троп, которые для них были страшнее ада. Освобожденная нами земля простиралась теперь от Офраима к югу до самых стен Иерусалима, и я припоминаю, как впервые мы с Иегудой повели пятьсот еврейских копьеносцев к Иерусалиму и приблизились к самым его стенам. Пять часов стояли мы и смотрели на поруганный и оскверненный священный наш город, и лишь когда на нас двинулся отряд наемников, мы отступили.
И Иудея начала жить по-новому. В Офраиме на восстановленных древних террасах уже занимались первые всходы, а мы собирали на болоте перегной и удобряли им почву на склонах гор. И во многие разрушенные деревни, вплоть до Модиина, начинали уже возвращаться жители, они отстраивали свои сожженные дома, начинали сев и готовились снимать урожаи. Но это была всего только передышка, а не мир - и в этом мы убедились, когда из Дамаска снова пришел в Офраим наш старый знакомый Моше бен Даниэль. Но теперь это был уже совсем другой человек: он постарел, и в глазах его застыл ужас.
– Я пришел, чтобы остаться здесь навсегда, - сказал он.
– Нет более евреев в Дамаске. Антиох совсем обезумел, теперь он - как лютый зверь. Он издал указ истребить всех евреев в Сирии, и еврейская кровь струилась по улицам Дамаска, как дождевая вода. А вокруг города расставлены тысячи шестов, и на каждом шесте - голова еврея. Мне удалось спастись - я за деньги купил себе свободу. Но тех, кто спасся, можно пересчитать по пальцам. И моя жена, и вторая дочь погибли.
И все это он поведал спокойным, ровным голосом, как евреи часто рассказывают о своих бедах и муках.
– Все евреи обречены на смерть, - бесстрастно сказал Моше бен Даниэль. Все евреи в Дамаске, все евреи в Аммоне, в Сидоне, в Аполлонии, в Яффе, и в Иудее тоже. Он насыпет гору из еврейских черепов, он доверху наполнит долины Иудеи костями евреев. Так он говорит,
– И каким же образом собирается он убить всех евреев в Иудее?
– спокойно спросил Иегуда, в то время как Эльазар сжимал и разжимал кулаки.
– Он пошлет в Иудею больше солдат, чем когда-либо сюда приходило за все эти годы, - хоть сто тысяч, он так говорит. Впрочем, мне кажется, у него не хватит денег, чтобы нанять такое огромное войско.
Но как бы то ни было, это будет грозная сила - да, грозная, уверяю тебя, о юноша, которого называют Маккавеем. Еще до того, как я бежал из Дамаска, весь город кишел работорговцами из Афин, Сицилии и Рима, и царский казначей заключал с ними сделки и брал у них займы в счет будущих побед. На большом базаре драгоценностей в Дамаске продавалось четыреста больших рубинов из царской сокровищницы, и везде вокруг города теперь лагеря наемников, и каждый день прибывают все новые и новые...
– Из-за них мы становимся озлобленным народом и страшным народом, прошептал Иегуда.
И вот против нас двинулось третье войско. Не знаю, сколько в нем было наемников, но миль на семь растянулось оно по дороге: никогда дотоле не видела Иудея такого войска. Никто не мог его счесть. Кто-то говорил, что было их тысяч пятьдесят, а кто-то утверждал, что все восемьдесят.
Одно я знаю: с Рувином и Эльазаром и тремя чернокожими африканцами поднялся я на гору Гильбоа, и мы смотрели оттуда, как они шли. Не такое это было зрелище, чтобы придать человеку отваги. Наемники заполнили всю землю, как саранча, и милю за милей тянулись за ними обозы, в которых ехали работорговцы и шлюхи - те, кто обычно следуют за войском. Казалось, что переселяется целый народ. Под знамя Антиоха были собраны все сирийские наемники и еще множество наемников из Египта, Греции, Персии. И против этого воинства мы могли выставить разве что шесть тысяч бойцов.
Но их многолюдство нас и спасло. Все это неисчислимое скопище мужчин, женщин и животных не могло передвигаться быстро, и оно ползло с черепашьей скоростью по дороге вдоль побережья, покрывая всего по нескольку миль в сутки. Мы следили за ними с гор, и едва лишь какой-нибудь отряд наемников отделялся от главных сил и делал набег на близлежащую деревню, чтобы раздобыть еды или просто пограбить, как тут же их настигали еврейские стрелы. Мы двигались впереди войска наемников и перед их приходом отравляли у них на пути колодцы и водоемы, сжигали все, что горело и что мы не могли унести с собой, а по ночам вокруг их привалов всегда пылали наши дозорные костры. Когда наемники спали, Эльазар и его чернокожие африканцы пробирались иногда в самый их стан, перерезали горло часовым, сеяли среди греков смятение и скрывались в их же разношерстной толпе.
Двигаясь на юг, антиохово войско достигло Хацора. К этому времени число наемников увеличилось. Работорговцам удалось захватить две-три тысячи еврейских пленников, и еще пять-шесть тысяч нохри, живших на прибрежной равнине.
Работорговцам было в общем-то наплевать, кого заковывать в цепи. Деньги, уплаченные ими Антиоху за откуп пленных, развязали им руки, и наши соглядатаи доносили нам о распрях и раздорах, которые вспыхивали между разноплеменными работорговцами, хозяевами девиц и греческими военачальниками.