Мои Великие старухи
Шрифт:
Сейчас в Дзержинском стоит памятник – большая ракета, и написано, что это памятник создателям ракетного щита нашей Родины. Я считаю, что это памятник и моему отцу Семену Аникеевичу Ильюшенко.
Февраль 2006–2010
Глава 39. Нами Микоян: «Моя жизнь не была раем…»
Почти полвека имя этой женщины из высшего круга вызывает у многих обывательски-активный интерес. Большинству ее судьба кажется бесконечно счастливой. Еще бы, ее отец, дядя, два мужа (генерал-лейтенант авиации Алексей Микоян и заместитель министра культуры при Фурцевой Кухарский) и, конечно же, свекор, член сталинского Политбюро Анастас Иванович Микоян, принадлежали, что называется, к небожителям, хозяевам жизни. Наверное, можно предположить, что и ее жизнь была сплошным праздником.
Нами Микоян – дочь первого секретаря Аджарского обкома партии, покончившего с собой в 1937 году, племянница первого секретаря ЦК компартии Армении, невестка бессменного члена Политбюро СССР Анастаса Микояна, мать легендарного рок-музыканта и продюсера Стаса Намина – одна из немногих сегодня свидетелей жизни и нравов кремлевского сталинского, хрущевского и брежневского режимов.
Мы знакомы четыре года, и все это время я расспрашивал ее о пережитом, о людях, которых она хорошо знала, о драматических страницах советского прошлого, о наиболее ярких моментах ее биографии. Говорит Нами медленно, не спеша, чтобы точно донести свою мысль. Она мудрый, ответственный человек, за ее плечами исторические события, к которым она причастна. Поэтому мне всегда кажется, что в разговоре Нами взвешивает каждое слово, и если в чем-то хоть немного сомневается, тут же старается вернуться к сказанному и проговорить все более четко. При этом я чувствую, что в наших беседах она касается лишь малой толики того, что знала и пережила. Так, однажды я попросил рассказать о визите четы Горбачевых. Что и говорить, не каждый день глава государства, хоть и бывший, наносит визит частным лицам. Поэтому мне была интересна каждая деталь, каждое слово, сказанное Михаилом Сергеевичем и Раисой Максимовной, манера их общения, темы беседы, в особенности их рассуждения о том или ином событии, связанном с деятельностью последнего генсека Советского Союза и первого Президента России. И хотя история – категория вечная, интересно, как эту историю «подают» ее творцы. Вспоминая о встрече с Горбачевыми, Нами как бы специально подчеркнула, что запомнившееся – это ее личное, субъективное мнение. Она тонкий человек, и я уже давно понял, что хотя своему впечатлению она доверяет, но высказать его другим не всегда решается. Так было и на этот раз. Мне показалось, что от долгого разговора, по-видимому, во многом откровенного, с четой Горбачевых она ждала большего. Еще ей, возможно, показалось, что Михаил Сергеевич не совсем понял, к чему, в конечном счете, привела миллионы людей политика гласности, свобода слова и мысли. Ну хотя бы потому, что именно при нем случились драматические события в Карабахе, Ош и Тбилиси.
К Нами Микоян постоянно приходят гости, и каждого она встречает с широким армянским гостеприимством, угощает национальными вкусностями, обсуждает чьи-то проблемы. Ее волнует все, что связано с родной землей, где в далекие 30-е годы ее дядя был главой республики. Она пишет в ереванские газеты, хлопочет о разного рода пожертвованиях, издает книги, связанные с историей Армении. Несколько лет назад, собираясь в Ереван, она пригласила меня с собой, обещала познакомить с заповедными местами любимого города, свести меня как журналиста с известными людьми. Особенно Нами хотела, чтобы я посетил галерею великого Мартироса Сарьяна, которого она хорошо знала, познакомился с главой Армянской церкви, чью духовную миссию она высоко ценит, увидел дом, в котором прошло ее детство. Очень жалею, что не смог воспользоваться гостеприимством Нами Артемьевны.
Зная об обширных связях, дружбе Нами с выдающимися людьми прошлых десятилетий – политиками, народными артистами, композиторами, – к ней постоянно обращается телевидение с просьбой об участии в той или иной передаче, и она, несмотря на нездоровье, не отказывает. Я думаю, прежде всего потому, что ей важно вспомнить о тех людях, о которых она может поведать то, что не поведает никто. Много раз в наших беседах Нами говорила, что счастье и гордость ее жизни – ее дети, Стас и Нина. При этом она признавалась мне, человеку со стороны, насколько они разные. Стас – яркий музыкант, человек с жестким, наступательным характером, а Нина – мягкая, скромная, добрая, отдающая всю себя больным детям (она директор коррекционной школы).
После первого интервью с Нами Микоян наши встречи стали постоянными. В своих вопросах к ней я старался не опускаться до сплетен и слухов, касающихся московской богемы прошлых лет, хотя понимал, что моя собеседница может о многом рассказать. Нередко она сама начинала какой-то сюжет, и я не перебивал и не останавливал ее. Открыв рот, я слушал ее признания о личных отношениях с Арно Бабаджаняном; рассказы о Майе Плисецкой, человеке нелегкого характера; о чудодейственном влиянии Вольфа Мессинга на всю дальнейшую жизнь Нами после первой с ним встречи в 60-х годах; о Йоко Оно, жене легендарного Джона Леннона; о крупном современном политике Евгении Примакове… О многом и о многих…
Наверное, ей нелегко дается возвращение в прошлое, которое для нее не всегда радостно. Но все же мне везло. Прослышав об Артеме Сергееве, приемном сыне Сталина, я посетовал, что не знаю людей, которые могли бы меня с ним познакомить. В ответ Нами воскликнула: «Я с удовольствием это сделаю. Артема Федоровича я знаю много-много лет». И через несколько дней я уже был в гостях у этого легендарного человека на его даче в Жуковке.
Как-то Нами огорошила меня неожиданным признанием: «Только что я уничтожила часть своего архива». Хочу сказать, что мне случалось и раньше слышать от моих проживших долгую жизнь собеседниц о такого рода драматических поступках. И хотя я понимал, что они имели на это полное право, мне всякий раз было до слез жалко и обидно. Однажды что-то толкнуло меня в который уже раз упомянуть имя «вождя народов». Нами вжалась в кресло, поставила локти на стол и, пристально глядя на меня, отрезала: «Я устала от Сталина, хватит о нем, поймите меня…»
«Французские духи были мне недоступны…»
– О закрытой жизни кремлевского истеблишмента мы могли знать только из западных источников. Простой советский человек пользовался лишь слухами. И многим казалось, что жизнь там, за стенами Кремля, была настоящим раем. Так ли это?
– У меня не сложилось впечатления, что какие-то свои годы я прожила в раю. Жизнь в Кремле в то время, когда я была женой сына Анастаса Ивановича Микояна Алексея, была очень замкнутой, аскетичной, можно сказать, суровой. Правда, свекровь говорила мне, что до 37-го года в кремлевском кругу было больше общения, открытости. Что касается «райского» быта, то могу заметить, что наша семья занимала шесть комнат. Конечно, это много, но в семье было двенадцать человек: четыре сына, четыре невестки, Анастас Иванович с женой и их матери. Были повар, горничные, две машины, одна из которых обслуживала только члена Политбюро. Ходили в театры и на концерты, имели хорошие книги. А вот покупать красивую одежду в магазинах не могли, потому что в них в те годы ничего не продавалось. Как и все, мы пользовались ателье. Ведь так называемые спецмагазины появились только при Хрущеве, как и «конверты» в дополнение к окладам членов правительства и секретарей ЦК республик. При Сталине не существовало никаких «спец».
– Как питалась ваша семья?
– Основные расходы оплачивал каждый сын Анастаса Ивановича, государство помогало, но минимально. Меню состояло из мяса, сосисок, курицы, картошки, риса, овощей, то есть ничего особенного.
– А всякие «буржуазные» штучки типа французских духов были вам доступны?
– О каких духах вы говорите?! Только «Красная Москва». Да и она считалась редкостью. Помню, как я радовалась, когда свекровь подарила мне эти духи на день рождения. Скажу вам, когда я впервые попала в Америку и увидела тамошнее изобилие: и шикарные магазины, и роскошные автомобили, и бесплатные столовые для рабочих, – для меня это было совершенно неожиданно.
– Можно ли говорить о каком-то вашем разочаровании в Сталине? Если да, то в какие годы оно появилось?
– Я не могу согласиться с этим словом – «разочарование». Да, я принадлежу к поколению, которое не разочаровывалось лично в Сталине. Мы жили в стране, в которой действовали суровые законы, в 37-м году погиб мой отец, но никто в семье не связывал эту трагедию только со Сталиным. Почти все связывалось с Системой. Вы, быть может, удивитесь, но я и сейчас так считаю. Во все времена власть не терпела инакомыслия, всякого рода оппозицию.
– Вы говорите о какой-то Системе. Но кто ее придумал?
– Это сложный вопрос. Террор был и во времена Французской революции, и до нее, и после. А как ответить на вопрос, почему революция, всегда стремящаяся к идеалам, вдруг обращается к террору? Мы жили в стране, в которой рядом с беспощадно жесткими законами действовали мораль и разного рода духовные ценности. Нас воспитывали по нормам нравственности. В годы моей молодости люди, олицетворяющие власть, не воровали, не клали себе в карман. Да, много лет я жила в семье Микояна, до этого с отцом, секретарем Аджарского обкома партии, после гибели отца – у своего дяди, первого секретаря ЦК партии Армении, но я никогда не видела в этих семьях ни бриллиантов, ни золота. Я тоже привыкла обходиться без лишней роскоши. Посмотрите на меня, посмотрите вокруг – вы не увидите ничего вызывающе дорогого, бросающегося в глаза. Наша семейная мораль пришла к нам еще с дореволюционной поры. Мой дедушка, генерал медицинской службы, мама, дворянского происхождения, агроном – были настоящими интеллигентами и по образованию, и по воспитанию. Никто не стремился к вещизму. И я была разочарована, когда при Хрущеве это явление стало распространенным.