Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

Брусилов Алексей Алексеевич

Предложение Бабикова о приглашении меня в члены Военно-законодательного собрания не оправдалось вследствие многих причин. Но, когда наступила война с Польшей, как я выше говорил, я считал, что военные действия Польши против России недопустимы; и поэтому когда Н. И. Раттель [136] и В. Н. Клембовский [137] стали меня уговаривать написать письмо Троцкому по поводу войны с Польшей и необходимости собрать особое совещание по этому поводу, то я, отказавшись от этого, предложил Раттелю, что я ему напишу письмо, а он может представить его, куда он желает.

136

Николай Иосифович

Раттель (Раттэль) (1875–1939) – генерал-майор, в Первую мировую войну – командир 12-го пехотного Великолуцкого полка, помощник, затем генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта; генерал-квартирмейстер штаба Западного фронта, начальник военных сообщений театра военных действий. Служил в РККА. В октябре 1918 г. назначен начальником Всеросглавштаба. В 1920 г. член Особого совещания при Главкоме и член Военно-законодательного совета при Реввоенсовете республики. С 1925 г. – на гражданской службе. Арестовывался ОГПУ в 1930 г., но был отпущен, в 1938 г. арестован вновь и в следующем году расстрелян.

137

В то время, когда Клембовский был у меня на Юго-Западном фронте начальником штаба, Раттель был помощником генерал-квартирмейстера, которым был Духонин. Н. И. Раттель одним из первых поступил на службу к большевикам. Это меня нисколько тогда не удивило, т. к. я давно в нем чуял протестанта и человека очень левого направления. Во всяком случае, я отношусь к нему с большим уважением, ибо знаю, скольким людям впоследствии этот благородный и добрый человек облегчал, а иногда и спасал жизнь. (Примеч. авт.)

Я хотел что-нибудь предпринять, чтобы оградить Россию от Польши и вместе с тем возбудить в армии национальный дух, вернее расшевелить патриотизм. Но я не успел толково ничего обдумать, сообразить, когда все сделалось помимо меня и не так, как я хотел. Никаких своих услуг я Троцкому не предлагал. Это совершенно неправильное освещение, но, конечно, выгодное для большевиков. Я разговаривал с Клембовским, он передавал наши разговоры Раттелю, а потом, как снег на голову, появился приказ Троцкого и опубликовалось мое письмо к Раттелю с комментариями и объяснениями, необходимыми для революционной толпы.

Повторяю, вышло все очень поспешно и совсем не то, что я хотел. Но было уже поздно исправлять, да и невозможно при той обстановке, в которой я находился, хотя в то время я не терял еще надежды что-нибудь сделать в желательном для меня направлении, во имя спасения Родины. Для того чтобы не быть голословным и чтобы всем интересующимся все дело было яснее, я внесу сюда в мои записки последовательно те документы, которые у меня сохранились.

Несколько строк, продиктованных мною тогда, в которых я старался составить как бы конспект для моей статьи или для моей речи, смотря по тому как сложится обстановка. Вот они.

«Некоторые из моих бывших сослуживцев, подчиненных и боевых товарищей передавали мне желание, чтобы я написал письмо о необходимости собрать совещание и обсудить положение России в данный момент. На днях, читая статью «товарища» Радека о том, что правительство может найти общие патриотические струны (по поводу наступления поляков) со всеми бывшими офицерами и вообще русскими людьми, для меня стало ясным, что политическая обстановка того требует.

Я написал письмо начальнику Всероссийского главного штаба Н. И. Раттелю, в котором явно указал на свое credo. За политические убеждения не казнят. Я был всю жизнь националистом, таковым и умру. Когда полтора года назад с меня взяли подписку в том, что я не выеду из Москвы и не выступлю против правительства большевиков, мне это было легко сделать, так как воля народная для меня закон и против народа я не шел.

Но изменить свое лицо я не могу, и вследствие этого в гражданской войне я не участвовал. Это все знают. Значит, если меня выбирают теперь быть председателем настоящей комиссии, мне необходимо подчеркнуть, что я писал в письме и что вообще полагаю необходимым в данное время. Прежде всего, для моего Отечества и для всех народов, его населяющих, необходимы некоторые уступки со стороны правительства.

Мое глубокое убеждение, что спасти положение может только национальный флаг, иначе мы все окажемся под тяжелой пятой иностранцев, которым мы нужны, как сырой материал для их выгод. Мировой революции мы пока не видим, быть может, она и будет, но, вероятно, весьма нескоро. До

нее не только нас, русских, но и многих других народов, населяющих бывшую Россию, успеют истолочь в ступе и скушать до основания.

Теперь есть еще время объединить эти народы с Великороссией, крепко спаяв не на одном коммунизме, который не спаял большинства населения, а породил массу недоразумений. Стомиллионный народ, почти сплошь безграмотный и разноязычный, не может в два-три года доразвиться до коммунистической точки зрения, даже если допустить, что коммунизм приемлем и желателен для всего человечества.

Необходимы многие годы для того, чтобы подготовить народ к тому миросозерцанию, которое даст возможность принять это новое учение. Мы видим, что до интернационала и коммунизма, в высоком и чистом их значении, люди не доросли. Многое уже сделано для этого, но нужно натянутые вожжи, чтобы они не лопнули, ослабить и приглядеться, не лучше ли будет это для будущего не только нашего Отечества, но и для мирового значения этих идей.

Мы видим, что христианство в течение почти двух тысяч лет не могло осуществить идеал единого стада и единого пастыря, – что же сказать об учении, о котором народ еще три года назад не слыхал ничего. В настоящее время деревня, как и в старые времена, управляется палкой, и такой вынужденный способ управления едва ли может укрепить армию и дать ей стойких бойцов. Идеалы интернационала для большинства в настоящее время совершенно недоступны, и из-за него, сомневаюсь, чтобы народная масса охотно шла на смерть.

Не следует забывать, что народ пошел за революцией, в особенности старая императорская армия, с лозунгами: 1) немедленно мир, 2) немедленно даровую землю, 3) освобождение от каких бы то ни было обязательств по отношению к государству; и не следует забывать, что они теперь разочаровались в своих надеждах. Тем не менее народ наш прожил тысячелетие, имея на своем стяге свою веру и Россию, и в два-три года коренным образом переменить миросозерцание народное нельзя.

Подавляющее большинство делает вид, что приняло новые идеалы, но просто скрывает свои старые чувства и верования и по мановению пальца новых властей не может изменить то, что внедрялось в него веками. Если вы хотите поднять его дух и заставить его смело и храбро сражаться с внешним врагом, то не спешите менять в корне пока еще неискоренимые его убеждения.

Наше совещание, по моему глубокому убеждению, которого изменить не могу никоим образом, не может касаться плана войны и оперативных распоряжений, потому что я по собственному опыту знаю весь вред вмешательства в боевые распоряжения и соображения полководца. Военная история многократно доказывала весь вред подобного вмешательства, и австрийский гоф-кригсрат [138] достаточно ясно доказал преступность такого коллегиального образа действий. Следовательно, наше совещание обязано подробно обсудить только настоящее положение России и состояние ее армии».

138

Гофкригсрат – с 1566 по 1848 г. – военный совет сначала Священной Римской империи, а затем Австрийской империи, в юрисдикции которого находились все вопросы организации военного дела в мирное время и ведение войны.

В моих разговорах со многими, и в особенности с Клембовским, я все эти мысли высказывал не раз. Ему я говорил, что если меня пригласят на дело, то я сначала, прежде чем согласиться служить, поставлю свои условия.

Ничего из этого не вышло… Не по моей вине. В ближайший вечер, когда мы вернулись домой с прогулки, нам сказали, что заходил Клембовский и, не застав меня дома, написал письмо. Собственноручное это его письмо у меня хранится. Вот оно.

«Глубокоуважаемый Алексей Алексеевич, Н. И. Р. [139] говорит, что все ограничится совещанием, выработкой основ и плана, который будет приводиться в исполнение уже другими лицами. Не могу понять (а переговорить по этому поводу вчера с Н. И. не успел), как можно решиться на такое резкое нарушение принципа: кто составил план, тот и должен проводить его в жизнь; нельзя навязывать человеку план, который составлен не им.

139

Раттель. (Примеч. авт.)