Мои воспоминания. Брусиловский прорыв
Шрифт:
К достоинству этого солдата-еврея нужно приписать и то, что такое несправедливое к нему отношение нисколько не отбивало у него охоты продолжать боевую службу храбро и честно. Понятно, что я обнял и расцеловал его перед строем и тут же, хотя и незаконно, произвел его прямо в подпрапорщики и навесил ему Георгиевский крест 1-й степени.
Другой пример, еще более несправедливый, состоял в следующем. В один из пехотных полков, приблизительно в это же время, в числе других прибыл вновь произведенный прапорщик православного вероисповедания;
Тут-то при особенно тщательном разборе его документов, выяснилось, что он – крещеный еврей, который по закону не имел права поступать в школу прапорщиков и тем более не имел права быть произведенным в офицеры. Все начальствующие лица были очень смущены этим инцидентом, ибо считали этого юношу отличным офицером, а тут выходило, что не только нельзя награждать его за совершенное боевое отличие, а нужно его разжаловать, о чем командир корпуса и вошел ко мне с представлением.
Я совершенно не согласился с такой точкой зрения и приказал этого вопроса не возбуждать, а представление о награде прислать. Конечно, я при этом присовокупил, что в случае обнаружения этого дела я всецело беру вину на себя.
Из этих двух примеров видно, что евреям, в сущности, не из-за чего было распинаться за Родину, которая для них была мачехой. А потому на них, как на солдат, я не был в претензии за то, что большинство из них в наших рядах были плохими воинами. Мне всегда казалось, что в боевом отношении требуется строгая справедливость, а тут они играли роль париев. Интересно было бы знать, как вели себя евреи в германской и в особенности в австро-венгерской армиях, где они пользовались полными правами граждан.
Во время стояния на Буге ген. Владимир Драгомиров опять получил 8-й армейский корпус; я же хотел выделить и начальника моего штаба генерал-майора Ломновского и потому исходатайствовал о его назначении на должность командующего 15-й пехотной дивизией в том же корпусе. Мне жаль было расставаться с таким отличным ближайшим помощником, но я считал долгом выдвинуть его. Продолжительное исполнение такой каторжной по количеству работы должности, как начальник штаба армии, вконец истомило его и расшатало его нервы. По получении им дивизии уже через месяц его нельзя было узнать.
За это время он пополнел, передохнул, и строевая служба вместо штабной дала ему новые силы и бодрость духа. Заместил я его генерал-майором Сухомлиным, который в бытность мою командиром 14-го армейского корпуса командовал у меня полком. Он был человек очень аккуратный, чрезвычайно исполнительный и старательный. Были у него некоторые недочеты в смысле чрезмерно бережливого отношения к своему здоровью, но это не мешало ему прекрасно выполнять свои обязанности, и, в общем, я был им вполне доволен.
За это же время войска несколько пополнились, и, хотя с большим трудом вследствие недостатка ружей, заменив частью наши винтовки австрийскими, удалось довести большую часть дивизий до пяти – семитысячного состава, тогда как в начале нашего стояния на Буге в дивизиях в среднем было по 3–4 тысячи винтовок. Людей, прибывших на укомплектование, было много, но вооружать их нечем было, и они в тылу своих частей обучались, а главным образом, старательно питались хорошими щами и жирной кашей, ибо в то время мы еще могли хорошо кормить бойцов.
Во вторую половину лета 1915 года противник нас мало беспокоил и занимался лишь перестрелкой, не жалея огнестрельных припасов, которые у него были в изобилии к большой досаде наших войск. В это время шло наступление германцев и австро-венгерцев на наши Северо-Западный и Западный фронты и пали все наши пограничные крепости, между прочим и Новогеоргиевск, который был мне близко знаком.
Хотя Новогеоргиевск считался нашей лучшей крепостью и на него в последние годы тратились большие суммы, но по постройке он далеко не был современной крепостью и конечно не в состоянии был противостоять продолжительное
Перед этим, вследствие Японской войны и некоторое время после нее, никаких сумм на укрепление этой крепости не назначалось, а затем уже спешно начали строить новые форты и перестраивать старые, но к 1914 году эта крепость далеко не была приведена в надлежащий вид. Например, ее железобетонные сооружения были такой толщины, что могли противостоять снарядам лишь шестидюймовых орудий.
У нас было твердое убеждение, что артиллерию большого калибра подвезти нельзя, а германцы сумели скрыть те чудовищные калибры орудий, которые они приготовили для быстрой атаки крепостей, что впервые обнаружилось во время прохождения их через Бельгию. Но и помимо этого важного обстоятельства, уничтожение у нас специальных крепостных войск имело пагубное влияние на силу сопротивляемости наших крепостей.
Меня нисколько не удивило известие, что Новогеоргиевск был взят германцами в одну неделю: я знал, каков был гарнизон этой крепости. Помимо ополчения, которое, как боевая сила, было ничтожно, в состав гарнизона этой крепости была послана из моей армии, по назначению главнокомандующего, одна второочередная дивизия, которая была взята мною в тыл для пополнения. В ней оставалось всего 800 человек, начальником дивизии вместо старого, получившего корпус [66] , назначен был генерал-лейтенант Де Витт [67] , который, очевидно, не успел ознакомиться ни с кем из своих подчиненных, да и его никто не знал.
66
Имеется в виду генерал от инфантерии Станислав Феликсович Стельницкий (1854 —?) – начальник 58-й пехотной дивизии, командир 39-го армейского корпуса, командующий Особой армией. В 1918 г. был назначен командиром 3-го Украинского корпуса в Киеве, однако в конце ноября 1918 г. выступил в поддержку А. И. Деникина и смещен гетманом П. П. Скоропадским с поста. После этого его судьба неизвестна.
67
Лев Владимирович Де Витт (1861 —?) – генерал-лейтенант (1910). С июля 1915 г. – начальник 58-й пехотной дивизии. В августе того же года попал в плен. После возвращения из плена участвовал в Белом движении.
К нему подвезли для пополнения, насколько мне помнится, около 6 тысяч ратников ополчения, а для пополнения офицерского состава – свыше 100 вновь произведенных прапорщиков. И вот, не дав ему даже времени разбить людей по полкам, а полкам сформировать роты и батальоны, всю эту разношерстную толпу засунули в вагоны и повезли прямо в Новогеоргиевск; там их высадили как раз к тому времени, когда немцы повели атаку на эту крепость.
Мне неизвестно, успел ли де Витт сформировать там свои полки, но я твердо убежден, что он не имел никакой возможности, по недостатку времени, превратить эту толпу в какой бы то ни было, хотя бы полублагоустроенный, вид. А между тем считалось, что комендант крепости [68] получил в состав гарнизона регулярную дивизию, отличившуюся во многих боях. Можно ли винить такого коменданта с таким гарнизоном, которого он раньше и в глаза не видал, если оказалось, что он сопротивляться не мог?
68
Имеется в виду Николай Павлович Бобырь (1854–1920) – генерал от кавалерии (1911), комендант Новогеоргиевской крепости. Посчитав сопротивление бесполезным, отдал приказ о сдаче крепости. После возвращения из плена жил в Ялте, в Белом движении не участвовал, однако был расстрелян ВЧК.