Мои воспоминания
Шрифт:
Джевецкий имел обширное знакомство среди французских корабельных инженеров и ввел меня в этот мир, познакомив с авторами тогда выходившей 4-томной «Теории корабля» Полляром и Дюдебу, [25] директором верфи в Лориане Террье и некоторыми другими. За 50 лет, протекших с тех пор, никого из них в живых не осталось.
Ликвидировав свою квартиру в Петербурге и продав с аукционного торга большую часть царских дверей, напрестолий и безделушек, за которые я не дал бы и гривенника, с которого начинался торг, он выручил порядочную сумму денег, купил в предместье Парижа отель, запущенный сад и пустопорожнее место и построил по собственному проекту отличную виллу, в которой и поселился. В этой вилле была специальная комната для меня — chambre 'a M-r Kriloff, на случай моих деловых приездов в Париж или
25
А. Н. Крылов напечатал рецензии на I и II тома этой книги в «Морском сборнике» (1891, № 3 и 12); они вышли в Париже в 1890 и 1891 гг. О Джевецком см. еще в очерке «К. Э. Циолковский» (с. 405 и сл.).
В 1897 г. Джевецкий придумал особый тип миноносца, названного им водобронным, предложил его Морскому министерству на тех же условиях, как и проект подводной лодки, и опять пригласил меня работать у него в Париже, так что лето 1897 г. я провел у него, поселившись в chambre 'a M-r Kriloff.
Проект был Техническим комитетом принят, но предстояло испытать самый принцип стрельбою из орудий. По договору и заданию, испытание должно было производиться стрельбою 75-миллиметровыми снарядами, снаряженными пироксилином. Эти снаряды почти никакого вреда не приносили. Испытания затянулись на несколько лет. За это время была японская война, после нее было выработано применение, вместо пироксилина, увеличенных зарядов более сильного взрывчатого вещества — тола. В отмену первоначального задания стали испытывать действия 120-миллиметровых снарядов, снаряженных толом; затем перешли на шестидюймовые (152-миллиметровые), также снаряженные толом. Хотя водобронный миноносец и эти снаряды выдержал, — все отменили, ибо ход был признан недостаточным, а углубление и погруженная боковая площадь судна столь большими, что по нему можно было действовать торпедами Уайтхеда, и было решено судов этого типа не строить. В общем это дело тянулось более 10 лет.
В 1892 г. был самый разгар дела Дрейфуса. Джевецкого как-то не было дома, а я работал в чертежной. Докладывают мне, что пришел русский, спрашивает хозяина. Оказалось — Маврокордато, с которым я встречался у Джевецкого в Петербурге.
— Вы читали сегодняшние газеты? Арестован полковник Henry и заключен в крепость.
— Поверьте, завтра его не будет.
— Что вы, ведь здесь не Россия.
— Вот увидите.
Не дождавшись Джевецкого, Маврокордато ушел. На следующий день опять приехал. Джевецкий был дома.
— Знаете, Крылов мне вчера сказал, что Henry не будет, вот экстренный выпуск газеты, он покончил самоубийством.
— Что же тут удивительного, — ответил я, — про него писали, что у него четыре или пять детей мал мала меньше, что он нежный отец и пр., вдова и дети получат пенсию, ибо он был подследственный, а не осужденный.
Хорошо обстояло дело с минными аппаратами. Джевецкий систематически менял первоначальный проект, значительно упростил его и усовершенствовал так, что его аппараты были приняты в нашем и во французском флоте и давали ему хороший доход.
Около 1905 г. Джевецкий разработал оригинальную теорию гребных винтов. Для обыкновенных надводных судов гребные винты его системы не представляли особенных выгод и в практику не вошли, но приблизительно с этого времени началось и быстро развивалось строение самолетов, для которых винты системы Джевецкого оказались выгодными и нашли практическое применение, так что Джевецкий одно время, пока винты делались деревянными, основал небольшой завод, где и изготовлялись его винты.
Бывая довольно часто за время от 1909 до 1914 г. за границей, я всякий раз навещал в Париже Джевецкого. Последний раз я видался с ним за время с 1925 по 1927 г., когда я, будучи в длительной заграничной командировке, состоял главнонаблюдающим за постройкой во Франции громадных нефтеналивных судов «Нефтесиндикат» и «Советская нефть». Несмотря на свои 84 года, Джевецкий обладал вполне ясным умом, занимался кинетической теорией газов, и его сообщения не раз докладывались в Парижской академии наук и печатались в ее «Известиях» (Comptes Rendus). Долгое время Джевецкий был единственным из участников боя «Весты», и к этому дню я ему посылал или письмо, или приветственную телеграмму.
Скончался Джевецкий в апреле 1938 г., дожив до преклонного возраста, — 95 лет. За несколько дней до его смерти Парижской академии наук было доложено последнее его научное сообщение.
Знакомства
Павел Дмитриевич Кузминский и сэр В. В. Захаров
С Павлом Дмитриевичем Кузминским я познакомился в 1886 г. в Техническом обществе, где он вел войну с секретарем В. И. Срезневским. Началась эта война с записи Кузминского в книге общества: «С. с. [26] Срезневский тогда-то учинил то-то…». Срезневский обиделся, книгу заявлений убрали; тогда Кузминский вновь вклеил свое заявление, добавив, что у него 50 штук готово, и он будет их вклеивать. Пришлось оставить. Затем вмешался в дело генерал Филиппенко, написавший фельетон под заглавием: «Где тайна, туда зови прокурора». В этом фельетоне рассказывались разные мелочные «художества» В. И. Срезневского, между прочим, такое, что Срезневский делает для одной фирмы фотопластинки и печатает: «Пластинки фирмы X, изготовляются под наблюдением магистра В. И. Срезневского». Филиппенко спрашивает, почему Срезневский не печатает своего полного ученого звания — «магистр русской словесности», а то могут подумать: магистр химии, магистр физики, магистр фармации, и отдать этим пластинкам предпочтение. Кузминский и этот фельетон вклеил в книгу заявлений.
26
Буквы с. с. означают «статский советник» (выноска П. Д. К.) — А. К.
Был некий полковник Козлов, придумал он «цифрарь диаграммометр» — аппарат для измерения и суммирования диаграмм. Срезневский что-то придрался к этому прибору, и «фуражка полковника Козлова коснулась лица с. с. Срезневского» в прихожей Соляного городка. Это Кузминский принял за начало счета времени и начинал свои заявления так: «В 187-й день после того, как фуражка полковника Козлова коснулась лица с. с. Срезневского…»
Затем последовал двухлетний промежуток, заявлений не было; оказалось, что Кузминский получил в Болгарии место главного механика болгарского флота и уехал в Болгарию, где и пробыл два года. Но вскоре император Александр III за что-то предложил болгарскому князю Александру Батенбергскому оставить престол в Софии. Болгария объявила себя республикой, и стал премьером или президентом Стамбулов, который предложил всем русским офицерам в трехдневный срок оставить Болгарию. На это Александр III объявил, что кто из русских в указанный срок не явится, тот будет лишен русского подданства.
Кузминский был в море — испытывал какой-то пароход. Радио тогда не было, состоявшихся повелений он не знал, и когда вернулся, то оказался лишенным и болгарского, и русского подданства. Тогда он объявил себя «самостоятельной державой», «Павлом Первым-единственным» и поселился на каком-то острове на Дунае.
Островок этот разделялся мелководным проливом на две части — одна болгарская, другая — румынская; ловит его болгарская полиция — он перебегает на румынскую часть; ловит румынская — он перебегает на болгарскую. Так же поступал он с хлебом, провизией, дровами и пр. Ночевал то у румын, то у болгар, и это продолжалось 8 месяцев; наконец, обратился к Александру III с прошением о принятии его вновь в русское подданство, что было ему разрешено. Вскоре после этого он был принят на службу на Балтийский завод библиотекарем.
После этого опять стали появляться его заявления в книге Технического общества.
Делал Кузминский и серьезные сообщения в Обществе, как, например, о динамометре, которым измеряются упорное давление винта и скручивающий момент, причем автоматически исключается трение. Этот динамометр был на мощность до 10 л. с. при 200–300 оборотах и был случайно приобретен профессором Г. Е. Павленко для музея Ленинградского кораблестроительного института.
Кроме того, Кузминский делал сообщения: «О форме винта», «О турбине», «О газопароходе» и пр.; все эти сообщения были напечатаны или в «Морском сборнике», или же в «Записках Русского технического общества».
В 1896 г. скончался М. И. Кази. Это было в июле, в самый жар. Ковалевский и Кази были приглашены обедать к Баранову, бывшему тогда генерал-губернатором. Обед был с целью примирения первых двух сановников с генерал-губернатором. Баранов был болен, поэтому обед был сервирован в его спальне, он лежал в постели и почти ничего не ел.
После обеда у Ковалевского была сильнейшая рвота и понос, а Кази, как более слабый, помер в ту же ночь, причем ему были впрыснуты всякого рода жидкости, предохраняющие от гниения.