Моисей в Египте
Шрифт:
Чем ближе к Менефру, тем чаще Магрубет стал встречаться с подозрительным и враждебным отношением к себе со стороны местной египетской знати. Настораживало всех то, что Магрубет не чисто говорил по-египетски, а самое главное, что он был владельцем прекрасного коня. Кони в Египте были большой редкостью и ценностью. Чаще всего здесь привыкли видеть разъезжающими верхом на конях отборных воинов фараона, в основном гиксосского происхождения.
По внешнему виду, по фигуре, по светлым глазам Магрубета принимали за гикса [9] . Но он еще не мог знать, что слово «гикс» в народе с некоторых пор стало ругательством. Местные правители и их воины были сильнее захвачены политическими событиями, чем прочее население — крестьяне, городские ремесленники, разного рода трудовой люд, а также торговцы. Поэтому Магрубет старался поменьше изъясняться на своем египетском, а останавливаться предпочитал в домах людей среднего достатка.
9
«Гиксы» — сокращенное словоупотребление от «гиксосы».
Вскоре он без труда понял, что лучше всего за него здесь говорят его деньги. Хорошо платящий человек везде сразу вызывал уважение. Бедность в Египте считалась чуть ли не самым большим пороком. Чтоб докатиться до бедности, настоящему жителю страны Та-Кемет [10] нужно было стать полным бездельником. Плодородная за счет Хапи земля щедро воздавала людям за труд.
В этой стране ничто не менялось ни с годами, ни с десятилетиями, ни с веками. В народе из поколения в поколение родители передавали потомкам трудолюбие вместе со своим трудом, со своими занятиями и ремеслами.
10
Та-Кемет — «черная земля». Так называли свою страну древние египтяне
Магрубету постепенно стала ясна разница между кропотливыми, заботливыми египтянами и беспечными жителями Палистана, особенно кочевыми хеттами. В редкие минуты отдыха, отвлекшись от своей сжигающей страсти мщения, он останавливал взгляд на окружающих его людях Египта и всегда наблюдал одну и ту же картину: женщин, хлопочущих по хозяйству, мужчин, упорно сосредоточившихся в своем труде, периодически смахивающих пот с лица. В тех достаточно зажиточных домах, где он останавливался, ни разу он не видел хозяина возлежащим и отдыхающим. «Когда боги дают земле воду и тепло, самым большим нашим грехом было бы — не брать ее плодов», — глубокомысленно отвечали египтяне на вопрос, когда же они отдыхают.
Иногда Магрубету казалось, что он удивляется этим людям и не понимает их. Иногда же он ловил себя на мысли, что подобно орлу, опустившемуся посреди овечьих стад, он смотрит вокруг взглядом хищника. Все эти овцы добросовестно нагуливают жир и отращивают шерсть, чтобы их по временам стригли и резали на мясо. Стоило же ему задуматься подольше, как он резко обрывал нить размышлений, ясно понимая, что нынешняя ожесточенность души не даст возможности правильно протянуть эту нить до конца. На самом верху Египта — он! Фараон! Самый хищный стервятник! Прочь все рассуждения о прекрасном Египте! Впереди лишь одна цель, сузившаяся до роковой ослепительной точки, — месть, расплата!
Хапи переживал разлив. Божественное светило опускалось в бескрайно растекшиеся воды, когда Магрубет наконец достиг берега реки. Пурпурное небо багрово отражалось в ней. Даже легкий туман над водой от этого был розоватым.
Конь жадно пил воду. Магрубет также наклонился зачерпнуть рукой розовой воды из священной реки. Недалеко видна была деревня, в которой ему предстояло заночевать. До Менефра оставалось отсюда не больше дня пути. Завтра с утра он пустится в последний переход.
Еще было совсем светло, когда он, спешившись, постучал в низкую калитку довольно большого, прилично выглядевшего дома. Из группы людей, возившихся в глубине двора, один, по-видимому хозяин дома, выпрямился и сделал приветственный жест. Затем одна из женщин в белой одежде легкой походкой направилась к калитке.
— Входи! — сказала она, отодвигая засов и, словно птица крылом, взмахнула белым покрывалом.
— Великая богиня Сохмет да пошлет свои блага этому дому! — произнес Магрубет любимое для менефрских женщин приветствие, проходя в калитку и ведя за собой коня в поводу.
— Слава великому Озирису за то, что послал нам такого гостя! — пропел мелодичный голос.
Магрубет увидел, что это была молодая девушка, крепкая телом, загорелая крестьянка. Она искоса и неотрывно глядела на него, когда он проходил рядом. Под его взглядом она не опустила глаз. Это не понравилось Магрубету. Он мрачно прошел мимо.
Перед ужином Магрубет заранее очень щедро расплатился с хозяином дома. Поэтому ужин проходил довольно торжественно при свете четырех светильников-факелов. За столом присутствовали, по-видимому, все взрослые члены многочисленной зажиточной семьи.
Несколько позже появилась девушка, встретившая Магрубета, и, потеснив других, уселась прямо напротив него. Она оделась словно на праздник, навесив различные бусы и украшения, набелив лицо, усердно нарумянив щеки. Вокруг глаз она наложила ярко-зеленые тени, а брови накрасила так, словно это летели две черные стрелы над глазами. Волосы ее были высоко собраны вверх, как это делают египтянки, собираясь на гуляние или в храм, но только не на ужин.
Магрубету это не понравилось еще больше, чем ее первый взгляд возле калитки. Он попробовал отодвинуться в тень, однако народу было много, было тесно, а факелы горели со всех четырех углов стола.
Пришедшая села неподвижно и, почти не мигая, уставилась широко раскрытыми глазами на гостя напротив. Проголодавшиеся люди с аппетитом ели жареную рыбу с гороховой похлебкой и грубыми лепешками, а эта девушка сидела, не притронувшись к еде, не шелохнувшись, и, не отрывая глаз, все глядела и глядела в упор на Магрубета.
Пища не шла ему в рот. Кусок лепешки застрял у него в горле. Он испытывал какую-то странную, досадную растерянность. Про себя он проклинал египетских богинь Сох-мет и Хатхор, так некстати подсунувших ему эту египетскую телку. «Не хватало еще здесь скандала из-за нее», — подумал Магрубет и принялся усиленно жевать не поднимая глаз. Однако так долго продолжаться не могло. Вскоре все за столом обратили внимание на то, что девушка не ест, не пьет, а лишь влюбленно таращится на важного гостя.
Первым нарушил наступившее неловкое молчание глава дома, сидящий рядом с Магрубетом:
— Если ты не хочешь есть, Таттехуш, поди постели постель и ложись себе спать.
— Я не буду стелить постель! Я не буду спать этой ночью! — с рыданиями в голосе воскликнула в ответ Таттехуш.
Слезы потекли по ее нарумяненным щекам, а глаза всё так же неотрывно глядели на совсем помрачневшего и побледневшего Магрубета.
— Однако губа не дура у Таттехуш насчет такого богатого гикса! — сказала одна из тех, что постарше, полная и бойкая женщина, окинув опытным взглядом Магрубета.