Моисей
Шрифт:
Напавший на израильтян мор несколько охладил страсти, заставив их думать о выживании, а не о своих претензиях к Моисею. Однако тут на пророка свалились неприятности с самой неожиданной стороны — в собственной семье. С обвинениями в адрес Моисея выступили, казалось бы, самые близкие ему люди — брат Аарон и сестра Мириам.
«И говорили Мирьям и Аарон против Моше по поводу кушитки, которую он взял, ибо жену кушитку взял он себе. И сказали: "Разве только с Моше говорил Бог? Ведь и с нами Он тоже говорил!" И услышал Бог. А человек этот, Моше, был скромнейшим из всех людей, что на земле.
И сказал Бог, внезапно обратившись к Моше, Аарону и Мирьям: "Выйдите вы трое к Шатру откровения". И вышли они трое. И сошел Бог в столпе облачном, и стал
И сказал Бог, обращаясь к Моше: "Если бы отец ее плюнул ей в лицо, разве не скрывалась бы она от стыда семь дней? Пусть будет она заключена семь дней вне стана, а потом придет". И была заключена Мирьям вне стана семь дней; народ же не отправлялся в путь, пока не вернулась Мирьям. А затем двинулся народ из Хацерота и остановился в пустыне Паран» (Чис. 12:1—14).
Существуют две основные версии, объясняющие этот отрывок.
Первая, безусловно, апологетическая, то есть призванная всячески обелить Мириам и Аарона и убедить читателя, что они вовсе не посягали на власть и авторитет Моисея, а были движимы исключительно беспокойством за свою невестку Сепфору, которая по происхождению не была кушиткой, то есть уроженкой Эфиопии, — просто евреи называли «кушитами» всех темнокожих людей. Согласно этому мидрашу, Мириам и Аарон, дескать, были возмущены тем, что Моисей отказал жене в интимной близости, мотивируя тем, что после этой близости человек считается ритуально нечистым, а разговор с Богом следует вести в состоянии ритуальной чистоты. По мнению Мириам и Аарона, объясняет мидраш, ни один человек, на какой бы высокой духовной ступени он ни стоял, не должен отказываться от радостей мирской жизни. И эта позиция, надо заметить, в целом согласуется с позицией иудаизма, не приемлющего института монашества. Таким образом, по этому мидрашу суть претензий Мириам и Аарона сводилась к тому, что Моисей пытается выставить себя в глазах народа «святее всех святых», то есть что он не в меру возгордился своей близостью к Богу.
Тогда-то Бог и обращается к Аарону и Мириам «внезапно», то есть в момент их близости с супругами, и призывает их на Свой суд. От того что Всевышний вступил с ними в разговор в столь интимный момент, сестра и брат Моисея, находящиеся вдобавок в состоянии ритуальной нечистоты, испытывают жгучий стыд. Тогда Бог объясняет им разницу между Моисеем и ними: Моисей — единственный человек на планете, к которому Всевышний может обратиться в любой момент, и в любой момент он должен быть готов к разговору с Богом, а потому и должен находиться в состоянии ритуальной чистоты. Таким образом, объяснил Господь, Моисей был прав, когда решил отстраниться от жены.
По другой, более жесткой версии, Мириам и Аарон неожиданно попытались оспорить то, что Моисей является более великим пророком, чем они («Разве только с Моше говорил Бог? Ведь и с нами Он тоже говорил!»), и пытались обвинить Моисея в том, что он сам не следует собственным законам. К примеру, он запретил евреям вступать в браки с другими народами, а сам женат не на еврейке. Да и не просто не на еврейке, а на негритянке, женщине другой расы! И Моисею, желал он того или нет, пришлось давать ответ на эти расистские обвинения.
Однако какая бы из этих двух версий
Во-первых, здесь Библия впервые говорит о том, в чем заключалось принципиальное отличие Моисея от всех пророков, живших до и после него: Бог передавал ему Свою волю не в видениях или во сне посредством неких образов или слов, смысл которых еще предстояло расшифровать, а говорил с ним явно, голосом, причем отвечая на любые его вопросы. Талмуд, объясняя различие между пророчеством, которое получал Моисей, и пророчествами других пророков, говорит, что они отличались друг от друга так, как изображение в гладком, идеальном и блестящем зеркале отличается от изображения в зеркале с не столь идеальной поверхностью и вдобавок чуть подернутом дымкой.
Во-вторых, и в этом инциденте Моисей предстает как человек, не помнящий нанесенных ему обид и оскорблений, не пытающийся никому мстить, а наоборот — молящий Бога за своих обидчиков. И это величие его духа, безусловно, не может не вызывать восхищения — насколько же он по своему характеру отличался от сотен и тысяч королей, царей, халифов, падишахов, президентов, премьеров и генсеков, прошедших по земле после него!
Говоря о различных версиях этих событий, нельзя не вспомнить еще одну — все они происходили в рамках одного, затянувшегося на несколько месяцев бунта против власти Моисея. С этой точки зрения, выступление Мириам и Аарона было одним из проявлений бунта, охватившего часть левитов, то есть самую близкую и преданную Моисею группу людей. И апофеозом этого мятежа стало выступление Корея — левита, двоюродного брата Моисея, открыто обвинившего его в узурпации власти и раздаче высоких должностей исключительно горстке своих приближенных.
Бунт Корея (в оригинальном еврейском произношении — Кораха) в том виде, как он представлен на страницах Библии, — это в принципе архетип любого заговора. Сам же Корей — это архетип лидера, являющегося антиподом Моисея, — харизматичного популиста, движимого исключительно жаждой власти и почестей, но представляющего себя прежде всего как сторонника демократии, равенства и выразителя воли народа. Будучи сыном Ицхара, внуком Кеата и правнуком самого Леви, родоначальника левитов, Корей был убежден, что Моисей раздает почести и привилегии исключительно по своему выбору, намеренно обходя при этом его, Корея!
Корей считал себя вполне достойным стать первосвященником, но Моисей определил на эту роль своего родного брата Аарона, а не его! При распределении должностей среди левитов у Корея были все основания надеяться, что Моисей поставит его главой рода Кегата, однако и эта почетная должность досталась его двоюродному брату Элицафану! И это притом что Корей, который, согласно преданию, нашел и ограбил сокровища Иосифа, был самым богатым человеком среди евреев, пользовался большим уважением в среде левитов и, вне сомнения, имел право претендовать на высокое положение в обществе. Словом, если разобраться, у Корея были причины обижаться на Моисея, и он лишь ждал подходящего момента, чтобы высказать свои обиды. И лучшего времени для этого, чем период брожения в народе, трудно было найти.
Однако, согласно устному преданию и «Иудейским древностям» Иосифа Флавия, Корей бросает вызов Моисею далеко не сразу. Для начала он тайно встречается с лидерами колена Рувима и убеждает их в том, что так как их предок был первенцем, то и обязанности первосвященника должен исполнять кто-либо из этого колена или избранный этим коленом левит, а никак не брат Моисея. Кроме того, Корей напомнил, как при освящении жертвенника Моисей даровал честь первому принести дары лидеру колена Иуды Нахшону, сыну Аминадава, хотя, если следовать порядку рождения сыновей Иакова, то первым дары должен был принести вождь колена Рувима. Нахшон получил это право, продолжил Корей, исключительно потому, что тоже является членом узурпировавшей власть семьи Моисея — ведь Аарон женат на сестре Нахшона Елизавете (Элишеве).