Мокрый сентябрь
Шрифт:
Глава 4
Внутренний часовой пропищал, что пора бы возвращаться домой. Рим вскинул руку и развернул табло часов, вглядываясь в электронные цифры. Часы явно показывали ровно десять с двадцатью секундами. «Угу, а время-то уже не детское», – решил для себя молодой человек, и впервые за вечер усмехнулся. Подумать только, время не детское, да и он уже не ребенок, но домой все же стоило возвратиться. Кофе не подействовало, и веки постепенно прибавляли в весе, так что в этот раз вечер не затягивался до положенных одиннадцати тридцати. Стоит признать, что день выдался нелегкий: первую половину дня Рим помогал отцу в погрузке продуктов, оставшееся время он потратил на участке Эвелины, срубая толстые кукурузные початки с массивных стеблей и складывая их в тележку. Размеры початков поражали воображение: год выдался на удивление урожайным. Недостаток сил, брошенных сегодня на физический труд, очевидно, сказывался
Взгляд от газеты отцепился напрочь. Сконцентрировав один остаток сил на удержание кружки, а оставшуюся часть – на ходьбе, молодой человек в куртке не по размеру, словно робот, широкими шагами добрался до кофейной стойки, где дядя Кеша разглядывал в блокноте цифры, смазанные карандашом. Он держал его в руке, и, похоже, был увлечен странной, недавно приобретенной привычкой – им разглаживал волосы, отросшие до плеч и едва их касавшиеся. Сейчас он был больше похож на библиотекаря, нежели на столяра.
– Уже уходишь, мой дорогой? – спросил дядя Кеша, предварительно вскинув брови ко лбу, таким образом, создав на нем три морщины.
– Да, дядь Кеш, что-то я устал за сегодня. Надеюсь, в следующий раз я буду более разговорчив, – пробормотал всухую Рим. По голосу было сразу понятно, что к чему, так что бариста спрятал удивление со своего лица.
– О, обо мне не беспокойся, Рим. Я не заставляю тебя говорить каждый раз, когда ты сюда приходишь, верно? – Он вдумчиво всмотрелся в цифры, начирканные птичьим почерком, почесал карандашом затылок. Вскинул глаза на Рима. – Иди, отдыхай, чего стоишь? Разрешения просить у меня не обязательно.
– А, да, хорошо. Думаю, я начинаю засыпать на месте.
Риму и вправду показалось, что окружающий его мир нереален, и скорее напоминал сон, который можно было осознать. Так что сейчас он решил поторопиться, чтобы не свалиться в беспамятстве где-нибудь посередине дороги, хотя это было маловероятно. Топорные шаги теперь привели его к вешалке, раскинувшей свои черные пальцы. Куртка слетела с петель, и Рим, потягиваясь, стараясь не раздражать побаливающие мышцы, медленно натянул её на себя.
Перед тем, как закрыть дверь и выйти наружу, Рим обернулся и вскинул руку, помахав в сторону стойки. Дядя Кеша, улыбнувшись, кивнул в ответ. Глаза снова упали в блокнот, разглядывая писанину. Дверь зазвенела ветряными колокольцами, и молодой человек скрылся по ту сторону здания, выходя на ночную улицу города.
Город, вопреки ожиданиям Рима, не спал. И не собирался засыпать еще довольно долго, по всей видимости. Люди, не так часто, как днем, но все же проходили туда-сюда, занятые каждый по своему, с пакетами, наполненными то хлебобулочными изделиями, то цветами, то овощами и фруктами. Одни запахи сменяли другие, из-за этого в голове получалась каша, которую было трудно переварить в мозгах, способных думать. Столь позднюю оживленность Рим уже объяснить сам себе был не в состоянии. Ему хотелось спать, только и всего. Поэтому, одернув куртку еще раз, он включил внутри себя режим автопилота, и направился домой, побыстрее в гости к Морфею.
Городской пейзаж по основной сути не особо отличался от «Уголка»: Рим знал, какая картина будет ему обозрима. Его немного удивила погода: несмотря на холодные и ветреные осенние месяцы, подкравшиеся вплотную к остатку летних дней, во внешнем пространстве ощущалось тепло и штиль. «Дорога будет легкой и приятной, мне это нравится». Исключение составлял шум, создаваемый голосами людей, то низкими и басистыми, то высокими и тонкими. Из разных мест доносился то гогот, то крик. Вся эта шумная солянка будет преследовать его до конца дороги, думал Рим, так что бдительность молодой человек не потеряет и не свернет там, где вовсе не надо было сворачивать. В определенном понимании Рим был благодарен этому городскому шуму: сегодня он поможет ему дойти туда, куда он хотел.
Игра, казавшаяся забавной внутри «Уголка», потеряла всякий смысл, поскольку теперь не огни, закрепленные намертво к машинам, плюющимся газом, давали понять, что из себя представляет каждая из них. Легковые, автобусы и фонарные столбы угадывались сходу, но сейчас Риму не было до них большого дела.
Маршрут, соединяющий дом 58 на Мокрой улице и строение 12 на Угловой, почти не менялся. За это время все успело врезаться в память и превратиться в осадок, который нельзя было соскоблить даже острейшим ножом – проще оттяпать часть мозгов вместе с ним. Здесь, на Угловой улице, можно было разглядеть прячущиеся во тьме высокие, удерживающие небосвод фонарные столбы, тянущиеся по всей её длине. В бесплодных, прибрежных землях было трудно растить деревья: приживались только дубы да ясени, и фонарные столбы были альтернативой и так достаточно бедной городской фауне. Оранжевый, бледный свет проливался на дороги во всю мощь, так что на улицах было светло, почти что как днём. Отсюда, прямо от входа «Уголка», металлические, одноногие и одноглазые цапли уходили вверх, вместе с дорогой, вливаясь в улицу Новаторов. Издалека моргал желтый свет светофоров, предупреждавший водителей о том, что через дорогу здесь может прошмыгнуть шальной мальчишка или растяпа-алкоголик с заплетающимися ногами. На обратной стороне улица почти сразу сходилась с дорогой, параллельной улице Новаторов. Побережное шоссе опоясывало город с обрывистой стороны холма, словно удерживая его от того, чтобы мощными ветрами, часто приходящими с западной стороны, Скатный не снесло в морскую воду.
Риму не было дела и до зрелища, знакомому единожды, которое поджидало, перейди он шоссе. Небольшую полоску земли (то была земля?) по ту сторону дороги заполнял лишь тротуар, огороженный с одной стороны отбойниками, дабы машины не посещали территорию пешеходов, а с другой – большими, прозрачными пластиковыми щитами, сквозь которых можно было смотреть на поражающий воображение вид. Обычно ночь в городе, осенняя и ветреная, сопровождалась облаками, плотно застилавшими небо, однако, на удивление, сегодня обстояла другая картина.
На Побережном шоссе было тихо, даже слишком. Здесь городская жизнь умерла на какое-то время: не проносились машины, разрезая воздух, изредка проходили люди, добравшиеся до нужного конца Угловой улицы, чаще умолкая, стараясь не привлекать к себе ненужного внимания. Казалось, будто бы воздух рассредоточился по всему городу и замер в ожидании чуда. А чудо хорошо рассматривалось в пластиковое окно.
Дальше этой осязаемой преграды, выставленной не с пустого места, начинался обрыв холма. Здесь обнажалась кромка поверхности, на которой стоял прибрежный город. В попытках заглянуть чуть глубже этих щитов и рассмотреть, что происходит под холмом, любой прохожий потерял бы голову, и кубарем сваливался бы по крутому краю, приземляясь всем телом на острые и тупые камни, удерживаемые глинистой землей, в которой было больше глины. Наблюдать строение холма было удобнее со стороны порта: отсюда он напоминал кусок гигантского торта, оставленный не менее громадными существами, когда-то населявшими этот мир. Торт был однороден – серые камни торчали повсюду, заполняя практически все пространство, прижимаясь друг к другу, точно бесхвостые пингвины, отвернувшиеся от холодных потоков воды, округлив свои спины и уткнув свои носы в сырую, плотную глину. Здесь же, с высоты каменного холма открывался поражающий воображение вид на порт, находившийся поодаль, ближе к северу, где холм спускался, и на Срединное море, тихо посапывающее, то подкрадываясь прямо к основанию, то уходя, показывая смоченную гальку – был прилив. Большая вода вдали неспешно покачивалась от легких морских ветров, к берегу постепенно утихая. Там же высовывались из толщи воды буи, соседствующие не так сильно, как камни холма, маячившие красными огоньками. Всю картину можно было хорошо обозревать под мягким, пробегающим по умиротворенной глади светом Луны. А тем временем по левую руку можно было заметить желтые огни «Авантюриста», освещавшие если не всю его территорию, то, по крайней мере, большую его часть. На этой казавшейся издали крошечной акватории возвышались подъемные краны, напоминающие четвероногих пауков, застывшие навечно в ожидании следующего прибытия. Через огромные молы, обнимавшие воду, давно не проходят большегрузные корабли. Пирсы, вытянувшиеся от суши, почти что пустовали. Рядом с одним из них покоился гигантский траулер, а перед ним – буксир с глупым названием «Толстячок». Иногда траулер оставался одиноким, поскольку «Толстячок» уходил в океан, отвозя туристов от берега, дабы те смогли лицезреть красоту прибрежной части Восточной стороны с другой стороны. В остальное же время маленький приятель всегда был вместе с большим другом.
На спящем холме порт и природа были, как на ладони. Не видевшему прежде таких красот зрителю захочется протянуть руку и аккуратно провести по ненарисованному смешанному пейзажу, дабы убедиться в реальности обозримого. И затем рука, касающаяся холодного пластика, медленно опускается, оставляя на нем смазанные линии, оставленные пальцами.
Конечно, от такого умиротворяющего, убаюкивающего пейзажа хотелось спать ещё сильнее, и Рим это понимал. Посему он повернулся спиной к Побережному шоссе, и, не оборачиваясь, боясь попасть в ловушку красоты, зашагал в противоположную сторону, сопровождаемый смотрящими вниз фонарными столбами.