Моль

Свен Виктор

Всё, что творилось рядом с ним, его не интересовало. В конце концов, он пришел к выводу, что устал от жизни.

Иногда, правда, он сжимал и разжимал свои сильные

кулаки, двигал плечами или наблюдал за игрой мышц на своих ногах. Однажды, глубоко вздохнув, он с запоздалой гордостью подумал, как крепка еще грудь, но тут же, рядышком, шмыгнула мысль, что всё это — уж ни к чему, так, вроде прошлогодних листьев, давным-давно мертвых, но зачем-то лежащих на свежей, только что поднявшейся весенней и радостно-зеленой траве.

Решив, что воли к жизни у него нет, он установил день, чтобы покончить с собой. И если бы кто-то принялся возражать, спорить, отвергать, высмеивать бессмысленность такого решения — он нашел бы слова, доказывающие необходимость сделать именно так, как им самим намечено.

Но в спор с ним никто не вступил. Сам же он, уже израсходовавший отпущенную ему природой волю к жизни, не покончил с собой, а безо всякой боли, тихо и незаметно умер во сне.

— Как всё просто и… как всё страшно, — прошептал господин с усталым лицом. Автор ничего не ответил.

Молча, уже в музыке, льющейся навстречу Новому Году, под звуки рвущихся в ночном воздухе холодных бенгальских ракет, под возгласы «прозит!» (кто-то даже крикнул «Ура!»), Автор и господин с усталым лицом переглянулись, подняли свои бокалы с вином… Держа бокалы на уровне глаз, они пристально рассматривали друг друга, как большие, душевные друзья, перед которыми долгая, может быть даже окончательная разлука.

«Вот и всё», — самому себе сказал Автор, вспомнив, что такими же словами попрощался с прошлым Суходолов, глядя на лежащего в чащобе Полесского леса Решкова, того самого Леонида Николаевича Решкова, так и не понявшего, кто же он: палач или жертва?

1968.