Мольба о милосердии
Шрифт:
Голос Маристы прервался.
— Не терзай себя, дорогая, — сказала Летти. — Мне кажется, если ты заплачешь, графу это не понравится. Мужчины ненавидят женские слезы. Просто вежливо попроси его и постарайся сделать так, чтобы он почувствовал себя виноватым.
Мариста хотела возразить, что у нее это не получится, но тут впереди показался замок.
С тех пор, как им пришлось покинуть родной дом, она не могла без волнения смотреть на него.
Вот и сейчас при виде его красоты у нее сжалось сердце.
Замок был таким романтичным, и она так глубоко с ним сроднилась, что ей казалось, будто ее имя выбито на каждом камне.
Старый Руфус, и в былые времена не отличавшийся лихостью, медленно протащил коляску по аллее столетних дубов, через мостик над озером и, наконец, по склону, ведущему во внутренний дворик, откуда каменные ступени поднимались к окованной железом парадной двери.
Почти бессознательно Мариста отметила, что стекла в окнах отмыты до блеска, гравий перед входом тщательно разровнен, а ступени чисты, словно шейные платки, которые она стирала и гладила для Энтони.
— Бери поводья, и жди меня здесь, — сказала Мариста. — В разговоры ни с кем не вступай. Поняла? Я не хочу, чтобы ты вмешивалась в это дело, заводила какие-то отношения с графом или его друзьями.
Летти ничего не ответила, а Мариста вдруг поняла, что не следовало брать ее с собой.
Даже в простеньком ситцевом платье, которое ей сшила Ханна, и дешевой соломенной шляпке на золотистых волосах она выглядела так чарующе и трогательно, что, казалось, сошла с небес или явилась из цветущего сада.
Летти взяла поводья в свои маленькие ручки без перчаток, а Мариста открыла дверцу коляски, и спрыгнула на землю.
Сделав глубокий вдох, она гордо вскинула подбородок и Зашагала к парадному входу.
Вероятно, внутри кто-то услышал хруст гравия под колесами, потому что, когда Мариста поднялась по ступенькам, дверь была уже отворена.
В просторном холле она увидела четырех лакеев и дворецкого, который держался с важностью архиепископа.
Дворецкий выступил вперед и вежливо произнес:
— Доброе утро, госпожа!
— Я хотела бы видеть графа Стэнбрука.
Мариста с удовольствием отметила, что ее голос звучит спокойно и уверенно.
— — Я доложу о вас его светлости, госпожа, — ответил дворецкий. — Могу ли я узнать ваше имя?
— Мисс Мариста Рокбурн!
В эту минуту ей почудилось, будто предки с портретов на лестнице смотрят на нее с укоризной.
И все же на душе стало как-то теплее от того, что они остались на прежнем месте, что граф не выбросил их или не отправил на чердак как ненужный хлам.
Древние знамена тоже висели по обе стороны; большой каминной полки. , Это были трофеи, выигранные Рокбурнами в битвах, и они придали девушке храбрости.
Дворецкий провел ее через холл и открыл дверь маленькой гостиной.
Эту комнату очень любила леди Рокбурн, потому что окна ее выходили на розарий.
Здесь все было такое знакомое и родное, что дымка воспоминаний на, миг заслонила происходящее.
Мариста прошла к дивану и села, не видя его, но зная, что он должен там быть.
Лишь когда дверь за дворецким закрылась, девушка стала разглядывать комнату.
Как сильно она изменилась!
Новые занавески, новый ковер.
Старая мебель сменилась новой, французской, по всей видимости, дорогой.
На стенах — новые полотна кисти Фрагонара и Буше, но портрет матери, написанный сэром Джошуа Рейнолдсом, по-прежнему на почетном месте над каминной полкой.
Сходство с оригиналом было столь поразительным, что Мариста невольно произнесла:
— Помогите мне, маменька… Если он откажет мне в просьбе, нам некуда будет идти, и я даже.., боюсь думать о худшем.
Эти слова прозвучали как молитва, и девушка почувствовала благоговейный трепет.
Возможно, у нее просто разыгралось воображение, но в это мгновение она могла бы поклясться, что мать улыбнулась ей и взгляд ее серых глаз дает утешение.
Всецело поглощенная картиной, Мариста не слышала, как открылась дверь, и, лишь почувствовав чье-то присутствие, обернулась.
Она оцепенела от неожиданности, потому что граф был точь-в-точь таким, каким она его себе представляла, и даже более того.
Высокий, широкоплечий, он производил сильное впечатление.
Однако причиной тому была не только импозантная внешность.
Во всем его облике чувствовалась такая властность, что Мариста сразу поняла, почему отец видел в нем вызов своей гордости.
Этот удачливый, непомерно уверенный в себе человек смотрел таким взглядом, словно все вокруг были ничтожны, а он спустился на землю с горних высей.
Мариста пребывала в чрезвычайном ошеломлении, и лишь когда граф сухим и насмешливым тоном осведомился:
— Вы хотели меня видеть? — она торопливо поднялась и сделала реверанс.
— Я благодарю.., вашу светлость за то, что вы меня приняли, — вымолвила она тихо и неуверенно, почти шепотом.
— Полагаю, вы дочь или еще какая-нибудь родственница сэра Ричарда Рокбурна, — сказал граф.
— Я его старшая дочь, милорд.
— И он послал вас ко мне?
Мариста непонимающе уставилась на него.
— Мой.., отец.., умер, — с трудом осознав вопрос, ответила она.
Граф приподнял бровь.