Молчаливый полет
Шрифт:
Ах, мама, что я буду делать
Без яиц?..
— и грохотали ногами в чечетке. [307]
Старший брат Арго, Яков Гольденберг (1890–1963), писавший под псевдонимом «Куба Галицкий» (позднее Яков Галицкий), вошел в историю литературы прежде всего как автор первого варианта (1940) текста песни «Синий платочек» (мелодия написана Ежи Петерсбурским на готовый текст) [308] . Словом, «южнорусская плеяда», до сих пор толком не изученное, но важнейшее явление в русской литературе первой половины XX века, изрядно получила и от семьи владельца типографии Марка Гольденберга, и от семьи типографского служащего Ария-Вольфа Тарловского.
307
Булгаков
308
Я люблю тебя, жизнь: Песни на все времена / Сост. Л. Сафошкиной, В. Сафошкина. М.: Эксмо, 2004. С.76.
В 1912 семья Тарловских перебралась в Одессу, где через год юный Марк поступил в мужское среднее учебное заведение Ведомства МНП Л.П. Ковальчука. В V классе, учась уже в знаменитой Одесской гимназии Н.Ф. Черткова, учрежденной Н.К. Илиади, — той самой, в которую Ильф и петров «отправили учиться» Остапа Бендера! — отличился «за благонравие и отличные успехи» и получил премию I-ой степени. В мае 1920, сразу же по окончании гимназии, Тарловский поступил на службу в статистико-экономический отдел Особой Одесской Губернской Военно-Продовольственной Комиссии (Опродкомгуб), а в сентябре был зачислен в Одесский институт народного образования.
Сочинять, насколько известно, юный Марк начал в 1910. От первых пяти лет творчества остались одни названия — их Тарловский сохранил в списке литературных работ, составленном в 1945-м, неведомо для каких надобностей: «1910 — басни; 1911 — „Погром“ (пьеса); „Иван Сусанин“, „Под сенью Бога“ (отрывок поэмы), „Моисей“ (отрывок поэмы), „Евреи“; 1914 — „Погром“ (поэма), „Европейский пожар“, „Вильгельм II“, „Слава Бельгии“, „Позор Германии“» [309] . Тематика более чем ясна, а в остальном, надо полагать, была это обычная ювенилия. Перебираясь вместе с родителями в 1922 году в Москву, Тарловский довольно тщательно разобрал свой архив: всё написанное ранее 1915, деликатно говоря, похоронил, а от периода 1915–1919 оставил считанные стихотворения такого рода:
309
РГАЛИ. 193.1.
Сладка людская кровь — она густа и дымна –
Безумной похотью народы пламеня,
Она для жизни их как масло для огня,
Как солнце для цветов, как музыка для гимна. <…>
1919 [310]
Думается, не случайно они так и не пошли в печать: в конце 1919 и в поэтике, и в дальнейшей судьбе Тарловского наступил коренной перелом, ибо на жизненном пути возникли два человека. Первый — царь и Бог «южнорусской плеяды» Эдуард Багрицкий (1895–1934); второй — переехавший из Харькова «параболистый бард, источник бертолетового света» Георгий Шенгели (1894–1956). С обоими отношения «учитель — ученик» постепенно переросли в дружеские, но если первого Тарловский боготворил до конца своих дне (кстати, успел побывать товарищем председателя — Ю. Олеши — одесского «Коллектива Поэтов», основанного Багрицким в апреле 1920), то со вторым в начале 1940-х просто разошелся во взглядах на поэтический перевод, а в 1948 был вынужден «расквитаться», выступив в неблаговидной роли обличителя. Не потомкам, живущим в другую эпоху, его судить. Но, как бы то ни было, предельная раскованность Багрицкого и предельная же отточенность Шенгели суть основные компоненты гремучей смеси по имени Марк Тарловский, и заглавие «(Техника) x (Чутье)» гораздо больше подходит ему самому, нежели его одиозному стихотворению.
310
РГАЛИ. 39.1.
В апреле-мае 1922 Тарловский, научный сотрудник Одесской публичной бибиотеки, впервые оказался в Москве — в командировке за обязательными экземплярами — почти сразу перебрался туда насовсем, как и многие другие из «южнорусской плеяды», о чем он подробно (хотя и в духе своего времени) расскажет в стихотворных мемуарах «Веселый странник». Из Одесского института он перевелся на этнолого-филологическое отделение (с 1923 Отделение литературы и языка Факультета общественных наук) Первого Московского Государственного Университета; в 1924 году окончил курс секции русской литературы. В 1925 числился аспирантом Института языка и литературы, однако научной карьеры не сделал.
С 3 апреля 1923 Тарловский — корреспондент журнала «Огонек», где появились его первые публикации; до отъезда в Фергану (1 мая 1930) сотрудничал во множестве журналов и газет одновременно. В литературу, по крайней мере в журналистику, молодой поэт как будто вживается. Но чем была коммунальная Москва тех лет, хорошо известно по очеркам Михаила Булгакова и Сигизмунда Кржижановского, природных киевлян; тот же Булгаков в «Собачьем сердце» всё сказал о царившей в стране разрухе. Как писала в эти годы (в эмиграции) Марина Цветаева: «Быт. Тяжкое слово. Почти как: бык» [311]
311
Световой ливень. Поэзия вечной мужественности // Цветаева М. Об искусстве / Сост. Л. Мнухина и Л. Озерова. М.: Искусство, 1991. С. 265.
<…>
3. Размер занимаемой жилплощади 16 кв. арш. (22,78 кв. м., по тем временам большая комната. — Е.В., В.Р.)
4. Количество комнат 1
5. Количество членов семьи, проживающих на означенной жилплощади Двое (отец и мать, живущие рядом и занимающие 32 кв. арш.)
6. Имеется ли дополнительная площадь нет
7. Жилищные условия крайне неблагоприятны для литературной работы: 1) комната проходная; 2) от проживающих в квартире многочисленных соседей не изолирована; 3) с кухни доносится беспрерывный шум; 4) маленькие дети соседей (5) шумят под самыми дверьми в коридоре; 5) водонапорные моторы (квартира — в шестом этаже, и лифт, кстати, прочно бездействует в течение ряда лет) оглушительно гудя с раннего утра до поздней ночи с небольшими лишь перерывами и т. д. — всё это, вместе взятое, заставляет работать по ночам, что непроизводительно и крайне вредно для здоровья. [312]
312
Запрос из Правления Всероссийского Союза Писателей об улучшении жилищных условий от 16 ноября 1928 (ОР ИМЛИ. Ф.519. Оп.1. Ед. хр. 15. Л.1).
«Быт. Тяжкое слово». Куда тяжелее, чем любой бык. Римские императоры, кстати, принимали ванны из крови молодых быков, надеясь обрести сексуальную мощь и продлить молодость, но, как известно, не помогало. Не дождался помощи и Таровский; иные семьи жили в таких комнатах и через тридцать лет, причем умещалось на «16 кв. арш.» по шесть-восемь человек. в этой квартире (Козицкий пер., д. 2, кв. 271) Тарловский остался до конца 1940-х, не считая времени, когда была возможность уехать из Москвы в командировку.
В 1926–1928 стихи Тарловского довольно широко печатались в литературных сборниках и периодике, а в апреле-мае 1928 вышла в свет его первая, совершенно зрелая книга стихов «Иронический сад». Вышла чуть ли не с единственным исправлением: не понравилось корректору ударение «украинкам», он и «поправил» строку.
Это был последний «год свободы»: еще могли более-менее безнаказанно выходить такие книги, как «Форель разбивает лед» М. Кузмина, «Кротонский полдень» Б. Лившица или «Столбцы» Н. Заболоцкого (в начале 1929), мог печататься в «Сибирских огнях» харбинский эмигрант Арсений Несмелов. Но Главное управление по делам литературы и печати (Главлит), возрожденное в год переезда Тарловского в Москву, в 1927 окончательно оформилось как монопольный аппарат цензуры, а почти одновременно с выходом «Иронического сада» начало набирать силу партийное руководство цензурой, при котором что бы то ни было ироническое уже не подразумевалось. Строфа, вынесенная Тарловским в эпиграф к дебютному сборнику, обернулась для него горькой иронией: сколько солист ни утопай в руладах, страшные розы, на глазах распускавшиеся в советском ироническом саду, только и могли кивать невпопад, ибо гармонии не понимали.
*
Проведя июль-август 1929 в Крыму — в основном, конечно, Коктебеле у М. Волошина, — Тарловский сразу по возвращении в Москву, «по горячим следам», сдал в набор второй сборник под названием «Почтовый голубь». Чудом сохранившаяся первая корректура, выправленная не только автором, но и бдительным редактором, — в сущности, всё, что осталось от сборника в его аутентичном виде. В начале 1930 «Почтовому голубю» подрезали крылья.
То ли Тарловский понял, что запахло не столько жареным, сколько паленым, то ли чистосердечно решил «перестроиться» (вполне возможно, если все его высказывания по этому поводу принимать всерьез), но — после поездки в Среднюю Азию и четырех месяцев (с 1 мая по 1 сентября 1930) каторжной работы преподавателем русского языка и заведующим кабинетом русского языка в Узбекистанском высшем педагогическом институте г. Ферганы — из-под го пера начало появляться нечто в русской поэзии уникальное: идеологически выдержанные, актуальные, порой кощунственные — словом, советские стихи… с виртуозной отделкой и типично «южнорусским» (если угодно, жлобским) прищуром — наследство Шенгели и Багрицкого, неискоренимое в Тарловском. Три таких стихотворения в виде заключительного раздела были приторочены к изуродованному до неузнаваемости «Почтовому голубю» — и 27 мая 1931 с издательством «Федерация» был заключен договор на сборник «Бумеранг» (с Багрицким в роли редактора).