Молчание доктора Мурке (сборник)

Бёлль Генрих

Мурке дошел до «патерностера», вскочил в кабину и поехал вниз. Эта часть Дома радио уже была оснащена пепельницами Шрершнауца, которые получили первую премию на конкурсе пепельниц. Они висели около каждой светящейся красной цифры, обозначавшей этаж: красная четверка – и рядом пепельница Шрершнауца, красная тройка – и рядом пепельница Шрершнауца, красная двойка – и рядом пепельница Шрершнауца. Это были красивые медные пепельницы в форме раковины на медной же подставке, изображавшей какое-то морское растение, что-то вроде узловатых, причудливых водорослей, и каждая такая пепельница стоила двести пятьдесят восемь марок

семьдесят семь пфеннигов. Они были до того хороши, что Мурке еще ни разу не дерзнул осквернить это произведение искусства пеплом сигареты или, того хуже, чем-нибудь неэстетичным, например окурком. Все курильщики, видимо, испытывали то же самое: пустые коробки из-под сигарет, окурки и пепел постоянно усеивали пол под этими красивыми предметами: обращаться с ними как с простыми пепельницами никто не осмеливался; они были медные, сверкающие и всегда пустые.

Мурке увидел приближающуюся пятую пепельницу, а рядом с ней красный ноль: потянуло теплом и запахом кухни. Мурке выпрыгнул и, пошатываясь, вошел в буфет.

В углу за одним столом сидели три внештатных сотрудника. Стол был заставлен рюмками для яиц, тарелками с хлебом и кофейниками. Все трое сообща составили серию передач «Легкое – внутренний орган человека», сообща получили гонорар, сообща позавтракали, сообща пропустили по рюмочке и теперь обсуждали налоговые проблемы. Одного из них – Вендриха – Мурке хорошо знал, но Вендрих как раз воскликнул: «Искусство!» – и опять: «Искусство! Искусство!» Мурке испуганно дернулся, как лягушка, на которой Гальвани изучал действие электрического тока. Слово «искусство» встречалось в выступлениях Бур-Малотке ровно сто тридцать четыре раза, Мурке три раза прослушал каждое выступление, следовательно, слово «искусство» он слышал четыреста два раза, а это слишком много, чтобы испытывать хотя бы малейшее желание побеседовать об искусстве. Потому он пробрался крадучись мимо стойки к нише в противоположном углу зала и облегченно вздохнул, увидев, что она никем не занята.

Усевшись в желтое мягкое кресло, Мурке раскурил сигарету и, когда к нему подошла Вулла, официантка, сказал: – Яблочного сока, пожалуйста.

К его радости, Вулла сразу же отошла. Он закрыл глаза, но невольно прислушивался к разговору внештатников: там уже разгорелся яростный спор об искусстве. Каждый раз, когда кто-нибудь из троих выкрикивал «искусство», Мурке вздрагивал. «Как от удара кнутом», – подумал он.

Вулла принесла яблочный сок и озабоченно посмотрела на него. Она была крупная и сильная, но не толстая, со здоровым и веселым лицом. Переливая сок из графина в стакан, она сказала:

– Вам надо бы взять отпуск, господин доктор, и потом, бросить курить.

Раньше ее звали Вильфрида-Улла, но для простоты свели оба имени в одно – Вулла. К работникам отдела культуры Вулла относилась с особым почтением.

– Оставьте меня! – сказал Мурке. – Пожалуйста, оставьте меня!

– И еще вам надо бы сходить в кино с какой-нибудь немудрящей хорошей девушкой, – продолжала Вулла.

– Я это сделаю сегодня же вечером, – ответил Мурке, – даю вам слово.

– И вовсе не обязательно идти с какой-нибудь шлюшкой, – сказала Вулла, – на свете еще найдется немало простых, хороших девушек с любящим сердцем.

– Знаю, что найдется, – сказал Мурке, – я думаю, что даже знаком с одной из них.

«Ну то-то же!» – подумала Вулла и подошла к авторам передачи «Легкое – внутренний орган человека», из которых один заказал три рюмки водки и три чашки кофе.

«Бедняги, – подумала она, – совсем свихнулись из-за своего искусства». Вулла очень любила внештатных сотрудников и изо всех сил старалась приучить их к бережливости. «Ведь вот не уймутся, пока не спустят все до последнего пфеннига», – подумала она и, неодобрительно покачивая головой, передала буфетчику заказ: три рюмки водки и три чашки кофе.

Мурке хлебнул сока, ткнул сигарету в пепельницу и с ужасом представил себе, как между одиннадцатью и часом они будут резать на куски сегодняшнюю запись голоса Бур-Малотке и потом вклеивать их в его выступление. В два часа главный желает прослушать оба монтажа у себя. Мурке вспомнил про мыло, про лестницу, крутую лестницу, и про «американские горки», потом про жизненные силы шефа, потом про Бур-Малотке и перепугался, увидев входящего в столовую Швендлинга. Облаченный в клетчатую рубашку – крупные красные и черные клетки, – Швендлинг решительно направился к нише, где притаился Мурке. Он напевал популярный шлягер «Целуй мои губы такие, как есть…», но, увидев Мурке, запнулся и сказал:

– А, это ты? Я-то думал, что ты кромсаешь болтовню Бур-Малотке.

– В одиннадцать опять начнем, – отвечал Мурке.

– Вулла, кружку пива! – рявкнул Швендлинг, повернувшись к стойке. – Пол-литровую. – И продолжал, снова обращаясь к Мурке: – Ты заслужил внеочередной отпуск. Представляю себе, какой это ужас! Старик рассказывал мне, в чем там дело.

Мурке промолчал, и Швендлинг добавил:

– Ты знаешь последние новости о Муквице?

Сперва Мурке вяло помотал головой, потом из вежливости спросил:

– Какие новости?

Вулла принесла пиво. Швендлинг выпил, отдышался и медленно изрек:

– Муквиц делает передачу про тайгу.

Мурке засмеялся и спросил:

– А Фенн?

– Фенн делает передачу про тундру, – ответил Швендлинг.

– А Веггухт?

– Веггухт делает передачу про меня, а потом я про него, ибо сказано: сделай передачу из меня – я сделаю передачу из тебя…

Один из внештатных сотрудников вдруг вскочил и заорал на всю столовую:

– Искусство! Искусство! Искусство! Вот основа основ!

Мурке втянул голову в плечи, точно солдат, заслышавший из вражеского окопа треск выстрелов. Он глотнул соку и снова вздрогнул, потому что из громкоговорителя раздался голос:

– Доктор Мурке, вас ожидают в студии номер тринадцать. Доктор Мурке, вас ожидают в студии номер тринадцать.

Мурке взглянул на часы. Всего половина одиннадцатого, но неумолимый голос продолжал:

– Доктор Мурке, вас ожидают в студии номер тринадцать. Доктор Мурке, вас ожидают в студии номер тринадцать.

Громкоговоритель висел над стойкой, чуть пониже лозунга, выведенного на стене по приказу главного: «Дисциплина – это все!»

– Ну, ступай, – сказал Швендлинг. – Тут уж ничего не поделаешь.

– Верно, – ответил Мурке, – тут уж ничего не поделаешь.

Он встал, положил на столик деньги за сок, проскользнул мимо спорящих, вскочил в «патерностер» и снова поехал вверх мимо пяти пепельниц Шрершнауца, снова увидел Христово Сердце возле двери помрежа и подумал: «Ну, слава Богу, теперь на радио есть хоть одна безвкусная картина!»