Молчание идола. Сага заброшенных храмов
Шрифт:
В комнате стены закрывали черные бархатные гобелены, вышитые золотыми драконами, на полу лежали ворсистые коврики, с отделанного слоновой костью потолка свисали красные лампы. Люди в черном, стоящие в ряд у стены, могли бы показаться тенями, если б не горящие в красноватом свете глаза.
На стуле из эбенового дерева, похожем на трои, сидела мрачная неподвижная, как изваяние, фигура, при виде которой Хода-хан процедил сквозь зубы проклятие.
В центре комнаты стоял странный предмет, отдаленно напоминающий жертвенный алтарь,— большой камень, вогнутый сверху, привезенный, должно быть, из самого сердца Гоби. На камне лежала Джоэн Ла Тур. Руки ее были
— Боже! — слетело с губ Харрисона. Хода-хан отбросил Харрисона в сторону и влетел в комнату, потрясая кинжалом, похожий на ураган, сносящий все на своем пути. Эрлик-хан в изумлении вскочил с трона. Палач получил удар кинжалом, расколовший его череп пополам, Монголы разом, как один, вскрикнули от удивления.
— Аллахо якабар!— завопил Хода-хан, свирепо взмахнув кинжалом. Он бросился на алтарь и стал перерезать веревки Джоэн с неистовством, грозящим девушке расчленением.
Со всех сторон на афганца бросились монголы, которые были столь поражены его появлением, что даже не заметили Харрисона, стоящего на пороге комнаты.
Харрисон кинулся в толпу, круша головы булавой направо и налево булавой. Монголы падали как кегли, освобождая Харрисону путь к алтарю. Хода-хан заслонял собой Джоэн, тоже не переставая рубить врагов.
— Аллах! — выкрикивал он, плюя в лица монголов. Внезапно он подскочил к трону.
Эрлик-хан от неожиданности секунду пребывал в замешательстве. Это позволило афганцу занять более выгодную позицию и с такой силой воткнуть кинжал в грудь монгола, что конец его вышел из спины на несколько дюймов.
Хода-хан неистово отбросил тело монгола на трои, так, что трон раскололся на две части. Афганец вытащил из трупа окровавленный кинжал и завыл по-волчьи в свирепой радости.
— Аллах! Шлем не помог тебе, собака! Почувствуй мой нож в своих кишках по дороге в ад!
Широко открытые глаза монгола остекленели. В эту минуту Харрисон схватил Джоэн и выскочил из комнаты в ближайшую дверь:
— Хода-хан! Сюда! Скорее!
Клинки монголов за спиной Харрисона заставили его нестись быстрее ветра, Хода-хан догонял его.
— Беги, сагиб! Вниз по коридору! Я вас прикрою!
— Нет! Ты бери Джоэн и беги! — Харрисон бросил Джоэн на руки афганцу, а сам загородил проход, работая булавой, словно поршнем. Харрисона охватило безумие берсеркера, которое удесятеряет силы в урагане боя.
Монголы ломились вперед, но Харрисону неведомым ему самому образом удавалось сдерживать неистовый натиск. Он утратил в эти минуты ощущение себя как личности. Все перед ним слилось в одну кровавую массу, которую он продолжал крушить с налитыми кровью глазами, словно превратился в того примитивного, покрытого шерстью дикаря с дубинкой, который ломал врагов своего племени пятьдесят тысяч лет назад.
Он даже не чувствовал ран, наносимых ему. Он просто поднимал и опускал свою дубинку до тех пор, пока проход не был завален грудой искалеченных тел.
Тогда Харрисон обнаружил, что бежит, задыхаясь, по коридору. Им двигал смутный инстинкт самосохранения, который куда-то исчез в бою: до этой минуты он мог только бить, бить, бить, охваченный жаждой убийства. В такие минуты
Пошатываясь и хватаясь за стену, Харрисон добежал до конца коридора, где Хода-хан возился с замком. Джоэн стояла рядом, но качалась из стороны в сторону, готовая упасть каждую минуту. Толпа монголов неслась к ним с противоположного конца коридора. Харрисон отпихнул Хода-хана в сторону и взмахнул булавой. Одним ударом он выбил замок из дверной панели, словно тот был из дерева, а не из железа. В следующее мгновение все трое оказались за дверью и задвинули засов. Дверь держалась на петлях не очень надежно, но какое-то время могла выдержать натиск толпы.
Монголы бесновались за дверью, рубя ее кинжалами и воя, как шакалы. Харрисон окинул себя взглядом: руки, плечи, ноги — все было в крови, в лохмотьях одежды. Кровь ручьями стекала по всему телу.
Отверстие в двери расширялось под ударами монголов. Через щели Харрисон увидел еще несколько человек, бегущих по коридору с ружьями. Он удивился, почему монголы не стреляют в дверь, но сразу нашел ответ. Комната, в которой они закрылись, была складом боеприпасов. Вдоль стен стояли пачки с патронами, порохом и по меньшей мере с одной коробкой динамита. К несчастью, в комнате хранились только боеприпасы — ни ружей, ни пистолетов в ней не было.
Хода-хан дергал замок противоположной двери. Внезапно с криком «Аллах!» он схватил из открытой коробки какой-то предмет и взмахнул рукой, чтобы метнуть предмет в дверь, Харрисон едва успел схватить его за запястье.
— Не бросай это, идиот! Ты взорвешь нас к чертовой матери? Они боятся стрелять в комнату, но через секунду вышибут дверь и прирежут нас. Помоги Джоэн!
В руках у Хода-хана была ручная граната — единственная из пустой коробки, как заметил Харрисон. Выбив, наконец, вторую дверь, Харрисон, Хода-хан и Джоэн, поддерживаемая им, выбежали на улицу. Небо было усыпано звездами. Друзья быстро пересекли открытое пространство и укрылись за полуразрушенной каменной стеной, высотой по грудь человеку. Бежать было больше некуда: за стеной они увидели стальной забор, о котором говорил Хода-хан, высотой в десять футов, с копьями наверху. Сзади раздались выстрелы: монголы приближались. Выхода не было: пытаться залезть на забор бессмысленно, их всех перестреляют.
— Ложитесь за стену! — приказал Харрисон.— Прежде чем взять нас, они дорого заплатят!
Пули засвистели и стали отскакивать от стены. Хода-хан с диким криком вскочил на верхушку стены и оторвал зубами чеку от гранаты.
— Ла иллаха иллулах, Мухаммед рассул уллах! — прокричал Хода-хан на родном языке и метнул гранату — только не в толпу, а дальше, в склад боеприпасов!
В следующее мгновение ввысь взметнулось море огня и гром разверз ночь. Мельком Харрисон увидел Хода-хана на фоне пламени падающим вниз с распростертыми руками, затем все померкло — остались лишь грохот рушащегося каменного дома и водопад из камня.
Харрисон не знал, как долго он пролежал — оглохший, ослепший, обездвиженный, под развалинами дома. Он почувствовал что-то мягкое, шевелящееся под ним. У него было смутное ощущение, что это стонущее существо надо оберегать, и он инстинктивно начал выгребать его из-под обломков. Тело едва повиновалось ему, но постепенно ему удалось выбраться самому и вытащить из-под груды булыжников Джоэн.
— Джоэн! — собственный голос он услышал словно издалека, пришлось кричать, чтобы девушка услышала его. Перепонки были повреждены контузией.