Молчание сонного пригорода
Шрифт:
Это был лучший способ привлечь его внимание, когда он смотрел телевизор. То есть не считая рукоприкладства, а я не собирался, повторяю, не собирался снова его бить. Честное-пречестное, тухлый огурец, кто сейчас обманет, тот его и съест. Или будет молодец? Во всяком случае, Алекс засмеялся, когда я рассказал ему этот стишок. Но сейчас он опять меня не слушал.
— Я сказал, останови меня, если ты уже слышал эту шутку.
— Откуда я узнаю, пока не услышу? — Он наклонился вправо в тщетной попытке что-нибудь увидеть.
По мультипликационному каналу показывали несколько старых выпусков
— Не заболей от беспокойства! — сказал я ей вслед, пока она направлялась к своему «вольво».
Я придумал себе новую стратегию: быть забавным. Мистер Сама Приятность и Настоящий Мужик — это очень хорошо, но… ну ладно, не очень-то и хорошо. Мой «Ре-Флекс» переехал в гараж, приютившись рядом с такими же забытыми велосипедами. Как бы то ни было, в последнее время нашим отношениям не хватало одного основного элемента — юмора. Когда-то мы вместе веселились, каламбурили, пересказывали услышанные анекдоты, и я хотел все это вернуть. Я шутливо отдал Джейн честь, когда она выезжала со двора, уже по-настоящему рискуя пропустить поезд в 8:07. Она не ответила, но, надеюсь, хотя бы оценила.
Мой сын, с другой стороны, оказался благодарным слушателем. Вчера я выложил ему из палочек улыбающееся лицо, а когда он запротестовал, я выложил недовольное. Прочитал ему смешное стихотворение Огдена Нэша о том, как крокодил съел профессорскую жену.
— На такой насморк не начихаешь, — мягко пожурил я его, когда он высморкался в десятый раз за две минуты.
— Бде очедь плохо, — пролепетал он с забитым носом.
— Смех — лучшее лекарство, — сказал я, повторяя слова моего отца, который цитировал отрывки из «Ридерз дайджест» за обеденным столом. Я попытался вспомнить какой-нибудь анекдот из тех, что любил мой старикан. — Ну-ка, посмотрим… Что говорит человек с насморком, когда приходит домой и видит, что его обворовали?
— Мне все равно. — Алекс высморкался еще раз и бросил салфетку на пол.
Но вообще ему нравился Смешной Папа или понравился бы, если бы он чувствовал себя получше. Поэтому я упорствовал, загораживая телевизор.
— Ну давай, подумай. Человек с насморком. — Я подкупающе улыбнулся. — Хочешь подсказку?
— Нет. А… а… апчхи!
Я хлопнул в ладоши.
— Правильно, «Апчистили!».
— А. — Он озадачился. — Откуда ты берешь все эти шутки?
Я взмахнул рукой, изображая вездесущность.
— Отовсюду. — На самом деле теперь, когда мой браузер перестал дурить, большинство шуток я брал с юмористических сайтов. — Некоторые услышал недавно. Другие — когда был в твоем возрасте.
— А сколько ты знаешь анекдотов?
Я махнул рукой в другую сторону, изображая бесконечность.
— Много. Я подумал, что надо тебя взбодрить, пока ты болеешь.
— Спасибо. Правда, помогает, немножко. А можно мне теперь посмотреть телевизор?
Не такой реакции ждал я от своего слушателя, но подавил готовую набежать на лицо хмурую гримасу. Наоборот, я добродушно улыбнулся и удалился. В этом и был смысл: поднять ему настроение, а не заставить кататься по полу от смеха. Если ситуация в нашей семье не изменится, по крайней мере, над ней можно посмеяться.
В такой формулировке похоже на совет врача. У моих пациентов он давал противоречивые результаты. Когда вчера утром я принимал Р., она пребывала в глубоком унынии. Она так съежилась в кресле, что мне захотелось на секунду стать учительницей Алекса мисс Хардин и призвать ее: «Держите осанку!»
— Мы с Дуайтом вчера вечером страшно поругались, — вздохнула она куда-то в кресло. — Он считает меня паршивой хозяйкой.
— Как вы думаете, что заставило его это сказать?
— Он вернулся слишком рано. Пришел около половины шестого, а я не успела вымыть посуду. Он взял стакан из раковины и налил в него скотч. — Она помолчала. — А там еще со вчерашнего вечера оставалось немного бурбона.
Обычно после таких слов я бы подавил улыбку. На этот раз я открыто улыбнулся. Р. посмотрела на меня прищурясь, что должно было послужить мне предупреждением.
— Потом он вышел в коридор, а у меня оставался там пылесос, и он зацепился ногой за шланг.
— Вы шутите. — Я подумал о том, какая бы вышла комедия из всех этих домашних передряг. — Смех, да и только.
— Что вы хотите сказать? Он треснул пылесосом об стену. И разорался.
— Хм. Позвольте мне сказать по-другому. Что, если бы он поскользнулся на банановой кожуре?
— Тогда он обвинил бы меня… я не знаю в чем. В неправильном расположении фруктов в квартире.
— Хорошо сказано.
— Вам-то легко говорить. Вас там не было. — Ее губы сжались в тонкую линию, и после этого раскрыть их оказалось трудно.
Поэтому в разговоре с С. я изменил подход. Во-первых, после того как я поразил его своим образом настоящего мужика, мне стало казаться, что мы перешли на новый уровень откровенности. Но когда он пожаловался на то, что Шерил стала вести хозяйство из рук вон плохо, я не рискнул хохотнуть. Я даже не улыбнулся (хотя мне до смерти хотелось).
— Да, она бесится, потому что я не хочу нанимать уборщицу. — Он закатил глаза. — И теперь она типа отказывает мне. Я имею в виду, в супружеских обязанностях.
«Для некоторых женщин это не обязанность», — вставил Мартин, чьего голоса я давненько не слыхал. Сногз подчеркнуто промолчал.
— Как я понимаю, вы не находите это смешным.
Никто не смог бы нахмуриться сильнее, чем С.
— Что ж тут может быть смешного?
— Ничего, в этом и проблема. — Я сцепил кисти рук на колене. — Но иногда одной шутки достаточно, чтобы разрядить обстановку. Знаете, типа «невозможно жить ни с женщиной, ни без нее».