Молчание сонного пригорода
Шрифт:
Не говори глупостей.
Тед моргнул, и его сын пропал, осталась дыра в сетке, где одна веревка протерлась. Луна забежала за облако, и жизнь стала печальной. Медленно, мучительно он выкарабкался из сетки, на этот раз осторожно, чтобы не зацепиться ногой. Он действительно должен что-то сделать со своей жизнью, даже если все уже слишком поздно. Но когда Тед ступил на землю, он остановился, не зная точно, куда идти. У него было такое ощущение в руке, будто он должен за что-то ухватиться, — где та кроссовка? Через минуту он нашел ее под горкой.
Он стал гладить кроссовку, тереть изношенную стельку, проводить пальцами по резиновому носку. От прикосновения рождалась болезненная нежность, отличавшаяся
Он все еще держал кроссовку в руках, когда к дальнему концу парка подъехала патрульная машина, ее фары чуть не захватили его своим лучом. Господи Иисусе. Он замер и стоял, пока патрульная машина не проехала. Через пятнадцать секундой уже сидел в машине и жал на газ. Он выехал на шоссе 1-95 и разогнался до 130 километров в час, но заставил себя сбавить скорость. Он не знал точно, куда едет, но направлялся в сторону Буффало. На переднем сиденье лежали ролики Алекса.
Вот тогда-то он и вспомнил самую страшную улику: жесткий диск компьютера. Когда он уронил телевизор и разбил колено, этот чертов компьютер совсем вылетел у него из головы. Тихо выругавшись, он вгляделся в дорожные знаки, высматривая ближайший разворот.
Глава 18
Мы вырвались со двора на «вольво», Джейн за рулем, у моих ног пачка объявлений, фонарик и рулон прозрачного скотча. На улицах никого не было, чернильно-черная тьма нависала над домами и дорожками, как будто больше никогда ничто не пошевелится. Но я не буду останавливать мою Джейн. Она резко завернула за угол Гарнер и Сомерс-стрит и, подъехав к следующему перекрестку, притормозила.
— Подожди, — сказала она. — Я даже не знаю, куда мы едем.
В этом и смысл.
— Может, начнем с телефонных столбов? — предложил я. — Потом проедем по магазинам.
— Точно. Может, сюда?
Она остановилась на углу, и я вышел из машины, чтобы наклеить наше первое объявление. Мы напечатали пятьдесят штук, душераздирающее занятие, и, приклеивая объявление на столб, я чуть не расплакался. Я старался не смотреть на лицо Алекса, но поймал его взгляд, когда приклеивал листок в полутора метрах над землей — выше, чем он был в жизни. Он улыбался кривовато, и уши оттопыривались. Я пробормотал что-то, похожее на молитву, если б я верил в Бога, и вернулся в машину. Джейн дала полный газ, мы проехали еще пять кварталов и снова остановились. Мы останавливались еще несколько раз, пока не выехали на Крест-Хилл, он же Дорога Дохлой Собаки. Я напомнил ей, что мы еще должны осматривать улицы.
— Я знаю, но зачем? Искать серые штаны?
Я вздохнул. Если бы только у нас была еще хоть одна зацепка. Я применил обычную технику интроекции [17] , но ничего нового не придумал. Я просто постарался поставить себя на чужое место, а не так-то просто поставить себя на место педофила. И не вообще какого-то педофила, а этого ублюдка, если б он только попался мне…
— Что ты сказал? — Джейн повернула на Сикамор-стрит.
— Да так, бормочу под нос.
Я посмотрел в окно, мои глаза уже привыкли к неясным очертаниям фэрчестерских коттеджей. Итак, если бы я был немодно одетым компьютерщиком, скорее всего, у меня были бы проблемы с общением. Вряд ли я стал бы жить в отдельном доме. Дома для семейных. Возможно, я снимал бы квартиру, но где у нас в пригороде сдают квартиры? Мне смутно припомнился какой-то застроенный участок между Бромли и Джефферсоном, какая-то улица на букву У.
17
Интроекция — в психологии: включение индивидом в свой внутренний мир воспринимаемых им взглядов, мотивов и установок других людей.
Пора клеить новое объявление, на углу Сикамор и Монтроз-стрит. Когда я вернулся в машину, пора было звонить домой. Джерри моментально снял трубку, но мне показалось, что он был разочарован, услышав мой голос.
— Никто не звонил?
Из трубки доносились звуки телевизора.
— Нет. Извини. Слушай, я там съел у вас холодные макароны…
— Насчет этого не волнуйся.
Господи, какая ерунда волнует некоторых людей. Я перебил Джерри, который пустился в оправдания, что сварит еще макарон. Раз уж у меня в руке «Нокия» Джейн, может быть, не поздно еще позвонить Ферраре? Он дал мне номер, по которому можно звонить круглые сутки. Я позвонил, но попал не на Феррару, а на какую-то женщину и спросил у нее, нет ли новостей. Нет, никаких. Поскольку она не велела нам выжидать, я попросил передать ему, что мы поехали на поиски, и оставил мобильный номер Джейн.
Я глубоко и судорожно вздохнул.
— От них никакого толка. Они сами меня спросили, не узнали ли мы чего нового.
— А что сделал Феррара?
— Я говорил не с ним. С какой-то женщиной из отделения семейных кризисов. Знаешь, такая, какая будет держать тебя за руку в трудную минуту.
— А что Феррара?
— Он скоро будет. Она сказала, что мы можем ехать домой.
— Поедем?
— Нет.
Мы были рядом с деловой частью города, и я заметил универмаг «Фуд эмпориум». Джейн наклеила объявление в секции «Толбот», а я в «Би Долтон» — снаружи, во всяком случае. Мы постоянно звонили домой: никто ничего не передавал. Потом какое-то время мы обклеивали телефонные столбы в соседних районах: Пайнвуде, Довкоте, Хаймедоу. Только один раз на нас прикрикнула какая-то женщина, болеющая за порядок на улицах, но и она попятилась назад, когда прочитала объявление.
— Ох. — Женщина смотрела, как я сажусь в машину. На ней были черные обтягивающие брюки и белая блузка, очки в крупной оправе, как с чужого носа. Она сняла их и быстро заморгала. — Простите. Я хочу сказать, я очень, очень вам сочувствую. Я и подумать не могла.
— Ага.
Она приложила руку к груди и зашла со стороны Джейн.
— Я вам сочувствую. Просто когда я вас увидела, я не поняла, что вы делаете. Наверно, для вас это так… так…
Я поднял стекло.
— Поехали отсюда.
Джейн вдавила педаль газа, и «вольво» рванулся вперед, чуть не наехав женщине на ногу. Я посмотрел в зеркало заднего вида, когда мы проехали полквартала, а она все еще стояла там со скорбным видом.
Но Джейн уже теряла самообладание. Она проехала еще пару кварталов, слишком сильно забирая влево, потом ткнула носом «вольво» в обочину и остановилась. Она опустила голову на руль и начала всхлипывать.
— Я просто… не способна думать. У меня все время перед глазами стоит лицо Алекса.
У нее был изможденный вид, как будто вдруг провисла какая-то поддерживавшая лицо эластичная сетка.
Я не мог ей ничего ответить, но должен был что-то сказать. Джейн обхватила руками руль, ее спина согнулась, как будто она молилась. Она захлебнулась всхлипами и закашлялась. В конце концов я так ничего и не сказал, а только обнял ее. Я прижался грудью к ее спине, и она постепенно перестала дрожать. Прошла минута или две. Мы сидели в припаркованной машине, и мне представилось, как мы стареем в фэрчестерском переулке, бездетные, одинокие, пока наши тела не вытащат из проржавевшего «ВОЛЬВО».