Молчанием предаётся Бог
Шрифт:
– Чувствую, – говорил он, – мы здесь одна семья!
Алеша подружился с юнгой Гринькой Пиньковским. Гринька ходил на руках, колесом, делал невероятные кульбиты в воздухе, карабкался по канатам, распевал песни. Спустя много лет, уже в советские годы, Гринька стал известным актером – Георгием Светлани.
Матросы в качестве нянек присматривали за ребятишками, следили, чтобы никто из царских детей не упал в воду.
Все усатые «няни» по окончании сезона получали от императора в награду золотые часы.
Позже трое из них – Деревенько, Нагорный,
Когда из-за болезни Алексей не мог ходить, его носил на руках или возил в инвалидном кресле дюжий матрос Андрей Деревенько. Мальчик почему-то называл его Дино.
– Дино, подними мне ножку, Дино, переверни меня, Дино, согрей мои ручки! – просил больной Алеша, когда сам не в состоянии был двигаться.
Души не чаял ребенок в своем Дино. Матрос был осыпан царскими подарками. Джою же Деревенько не нравился: было в нем что-то, при внешней елейности, фальшивое, лицемерное. Чувствуя, как и все собаки, человеческую неискренность, Джой периодически скалился, рычал.
– Нельзя, глупая собака! – обрывал его хозяин.
Трое сыновей Деревенько постоянно присутствовали во дворце и были товарищами цесаревича по играм. Но самым близким, «сердечным» другом Алеши стал сын лечащего врача – гимназист Коля Дерев'eнко.
– Ялок и Йескела – самые лучшие на свете друзья! – говорил о них Глеб Боткин.
Коля, как и Алексей, обожал животных, в его доме жила большая толстая кошка Фефер, отличавшаяся дурным характером, – убегала из дома и долгое время где-то бродяжничала, заставляя всю Колину семью переживать за ее безопасность…
Сколько снежных горок, крепостей в Александровском парке построили Ялок и Йескела! Сколько километров лыжни проложили!
В их снежных баталиях за обладание крепостью принимали участие и сестры, а иногда и сам государь, обожавший в минуты отдыха от работы над государственными документами прогулки по парку.
По вечерам уединялись в большой комнате. Папа читал вслух книжку под зеленым абажуром, мама и дочки вышивали, Алеша расставлял игрушечных солдатиков, рисовал, а Джой, прижавшись к его ногам, в сладкой полудреме наблюдал за плясавшими в камине языками пламени. Было уютно, тепло и очень спокойно на душе…
Прогулки и семейные вечера были, пожалуй, единственными развлечениями, за исключением редких посещений театральных представлений. Воспитывали детей в спартанских условиях.
Спали они в походных кроватях, под тонкими одеялами, почти без подушек. По утрам принимали холодную ванну, на ночь – теплую.
Никакой роскоши! Платья и обувь от старших великих княжон переходили к младшим. Блузки, юбки, кофточки – все себе шили девочки сами!
Пробуждались затемно. Торопились на раннюю службу в церковь, затем уроки, небольшие прогулки и постоянный труд. Ни минуты без дела! Девочки рукодельничали – шили, вышивали, вязали, рисовали. Их художественные работы выставлялись на специальных благотворительных базарах – собранные средства шли на строительство противотуберкулезных санаториев в Ялте, больниц для малоимущих, на нужды приютов.
– Воля Божия и всеспасительная в том только и состоит, чтобы делать добро! – твердила императрица заповедь святого Серафима Саровского.
Свои карманные деньги девочки тратили на нужды бедняков. Ольга, старшая из сестер, на свои средства несколько лет лечила встреченного ею однажды мальчика с костылями из бедной семьи: оплачивала операции, лекарства, материально поддерживала родителей.
– Быть добрым – значит быть счастливым, вот тайна, доступная тем немногим мудрым и добродетельным… – говорила им мать.
«Дети должны учиться самоотречению, учиться отказываться от собственных желаний ради других людей», – писала она в письмах мужу.
«Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения, – отвечал государь. – Такими должны быть мои дети».
В связи с участившимися терактами экстремистов («бесов», по определению Достоевского) против гражданского населения (жертвами которых с 1901 по 1911 год стали 17 тысяч человек!) их настоящей охотой на чиновников, генералов при цесаревиче, в помощь боцману Андрею Деревенько, был матрос Климентий Нагорный, а при великих княжнах постоянно с 1912 года присутствовал его друг – матрос Иван Седнев.
Теплые, дружеские отношения сложились между семьями российского императора и простого моряка. Великая княжна Ольга вскоре стала крестной матерью его второго ребенка – Ольги Седневой. Племянник Ивана – Леня Седнев, ровесник цесаревича, был принят на должность помощника повара и подружился с Алешей. Однажды за провинность дворцовый комендант предложил отправить Леньку домой, но вставший на его защиту цесаревич добился, чтобы мальчик был прощен и «восстановлен в правах».
Каждый день общения с императорской семьей был праздником для Ивана Седнева.
– Мань, какая спокойная семья, какие же дети! – делился он с женой. – Простые, ласковые, никогда не подчеркивают свое высокое происхождение! Вот так надо воспитывать и наших детей! А какое отношение к людям! Леньку нашего тоже пригрели!
Тихие, скромные дети Николая Второго были глубоко и искренне религиозными.
«Религиозное воспитание – самый богатый дар, который родители могут оставить своему ребенку; наследство никогда не заменит это никаким богатством», – писала Александра Федоровна.
Не садились они за стол без молитвы, в церковь ходили на службу с радостью, ибо Бог для них всегда был любящим Отцом, утешителем, заступником… Царица и дочери пели на клиросе.
– Я могу сказать лишь одно – это самая святая и чистая на свете семья! – говорил камердинер царя Андрей Волков.
И все же болезнь Алексея часто напоминала о себе. Быть может, поэтому он рано и подолгу начал задумываться о жизни и смерти. Сестры замечали, как, бывало, летом ляжет на траву и долго смотрит в небо – что там?