Шрифт:
Андрей Сидоренко
Молитва для Эльзы
(быль в трех частях)
ЧАСТЬ 1
Над ровной поверхностью земли, одной из частей территории бывшего Советского Союза, повисло серебристое облачко. Оно образовалось только что и старательно наращивало мощь. Почуя восходящий поток, под облако влетел орел и запарил, постепенно взмывая в небесную высь. Так продолжалось около двадцати минут, пока поток не иссяк. Птица перестала кружить и полетела прочь.
Из-под облаков земля кажется далекой, неподвижной
Я высоко, под облаками, вместе с той птицей парю себе. Парю не для добычи пищи, а для счастья. Чувствую его как встречный поток, как отсутствие забот и мыслей, как перехваченное от восторга дыхание, как необычное тело первой женщины. Сплю ли, бодрствую — не понять. Закрываю глаза и не вижу положенной тьмы — все тот же пейзаж: степь внизу а наверху небесная синь с блямбами облаков.
Мысли утекают, оставляя после себя чувства невыразимые и еще что-то совершенно непонятное. Это последнее тоже пытается исчезнуть, и я продолжаю одиноко существовать среди пустоты ума, все глубже погружаясь в кромешную темень себя самого.
Это аэродром. Людей давно нет. Все куда-то подевались, и никак не догадаться, что когда-то здесь была жизнь. Нет ни пустых банок, ни окурков, ни уносимых ветром газет, нет ничего, как будто и не было никогда. Тишина вокруг неземная потому, что не звенит в ушах, и не рождает мысли. Она позволяет существовать только единственной собранной в точку бессловесной мечте, которая готова не сдержаться и вот-вот рвануть от страстного желания существовать не здесь, а там, очень далеко, где непонятно что и зачем будет происходить.
Мечта запечатана в животном, в груди его и ждет начала великого. Ожидание — миг, в котором, как в точке, собрано все: страсть и свобода, любовь и ненависть, желание созидать и разрушать, быть ласковым и свирепым, осторожным и отчаянным, мудрым и тупым.
Зверь на взлетной полосе — это уже не зверь, это натянутый нерв, это сталь, раскаленная добела, это доля секунды перед восходом солнца, это пламень мириад галактик, это как грудь себе разорвать. Рывок. Куски раскрошенного железобетона из-под когтей. Рев, отчаяние, непобедимое желание жить — это бесстрашие, это начало и конец пути, это рождение и смерть, это свобода. Бег, скорость, шерсть на ветру. Только вперед! Остановиться умереть. Упоение движением, неутолимая жажда преодолевать, прошлого нет. Еще быстрей. И вот отрыв — это полет. Аэродром падает вниз, и вдруг — тишина. Вокруг бесконечная пустота и вечность. Вот так бы навсегда. Но нет. Я — это уже не я, а какое-то чудовищное желание, страшная сила, с которой не сладить. Я песчинка в циклопическом реактивном потоке, устремленном неведомо куда. Хочу затормозить, но не могу. Мамочки!
Вот так я родился. И понесло меня куда-то вдаль, где ничего нет только тьма и маленькая блестящая точечка впереди. Это Сириус — любовь моя.
Я начал любить тебя в далеком детстве, когда еще толком-то и не знал, что это за штука — любовь. Я не умел любить по малолетству, но зато очень хотел. Внутри груди делалось тепло, а на душе покойно и радостно, стоило только взглянуть на небо и отыскать тебя, звездочка. Не спутаю тебя ни с каким другим космическим телом, будь оно хоть дальше, хоть больше, хоть мощней.
Я вырос, стал дядей. Но все равно ищу тебя на небе, любуюсь и уже не только грудь, а все туловище чудесным образом нагревается. О, Сириус! Сквозь безумное вакуумное пространство Космоса меня сильно влечет к тебе неведомая сила. Не могу высказать своих чувств, далекая звезда-мечта — нет таких слов. Было б на чем, улетел бы к тебе хоть сейчас, несмотря на то, что дышать по пути нечем и холодно.
Когда так хочу, то глубоко во мне происходит существенное преобразование, какое-то грандиозное основополагающее событие. То, без чего дальнейшая жизнь стремится к нулю, к забвению, превращаясь из божественного происшествия в роковую ошибку, в череду пустопорожних дней, в конце которых мрак.
Сильнейшая тяга к космическому объекту, перемежаясь с чувством отчаяния невозможности добраться туда, заводит меня в тупик и гложет. Я маленький мальчик, замкнутый в чулан за проказы, но мне отчаянно хочется на волю носиться — с пацанами босиком по дикой луговой траве.
В детстве очень хотелось поскорее увеличиться в размерах до папы и стать астрономом, звездным мастером. В руках книжечка "Что и как наблюдать на небе". Прочел несколько строк и уже не в силах оторваться. Сердце замирает, когда представляю, что во вселенском пространстве, оказывается, совершеннейшая пустота, и самое главное нет опоры — ни верха тебе, ни низа.
Автор не старался заворожить читательскую массу стилем и сочностью слога. Он как бы наоборот старался все испортить, не скупясь на "следовательно", "таким образом", "как было отмечено выше". Но слог меня не волновал. Я волновался от того, что Вселенная такая огромная, а моя планета и я такие маленькие. Нам должно быть жутко и страшно одиноко средь бесконечности пространства и немыслимых расстояний между светилами. Зачем звезды так далеки друг от друга? Для чего так все устроено, что нам до них никак не добраться? Я не мог смириться с таким положением вещей и мучился, изобретая всякие приспособления, на которых можно было бы долететь до звезд.
Ничего у меня не вышло, и я остался один на один со своим нарастающим впечатлением от размера Вселенной. Почему папа с мамой заранее не предупредили меня о том, что мир такой огромный? Почему вообще люди ходят и ничего об этом не думают, не говорят? Что вообще может быть важней и интересней? Неужели тот салат "оливье", которому так рады взрослые во время пиршеств, действительно значимое событие в жизни человеческой? Почему люди собираются вместе, чтобы радоваться ерунде, вроде какой-то даты? Почему они не стекаются на ратушную площадь, чтоб задуматься и удивиться, глядя в звездное небо ночи? Что вообще происходит?
Чем дальше углублялся в чтение, тем сильней зачаровывался. Предложи мне в обмен за "Что и как наблюдать на небе" несметные сокровища — не думая, отказался бы. Я терял сон, зачитываясь по ночам. Наткнувшись на сообщение о новой звезде, мысли тотчас же уносились туда, к бесконечно далекой блестящей точечке. Голова кружилась, а кровать со мной норовила оторваться с насиженного места, разогнаться и стартануть в Космос.
Вскоре я смастерил телескоп длиной один метр семьдесят пять сантиметров. Корпус телескопа скатал из газетной бумаги, промазав ее крахмальным раствором, а в качестве объектива использовал стекло от обычных очков. Окуляром стала служить маленькая линзочка, которую нашел у себя дома в письменном столе.