Молитва из сточной канавы
Шрифт:
Она пробует вернуться в тело, но спотыкается. Мир вокруг нее не просто потемнел, а отсутствует. Лишилась зрения. Она проваливается сквозь все слои Гвердона, чувствует, как волны разбиваются о валы ее хребтины, и вес складов, гулких храмов, людных рынков – а под ними всеми подземный мир, могильно-стылый и извилистый. Затем глубже. Она осязает лютую, немилосердную скорость падения в недра. Она вкушает грязь и перегной, вспышкой проносится нечто металлическое, злой химический привкус, а затем камень и камень. И камень. И кровь. В ушах стремительный свист, точно миллион подземных тягачей взвыл в туннелях. Черви ползут по ней, потом заползают под кожу, отделяя
А потом она в незнакомом зале, в святилище – огней нет, но у нее очень много глаз, и она видит. Присутствие силы вокруг нее, как тень на душе. Кожа становится холодна и тверда, как железо. Ее рот – рты – молвят, не шевелясь:
СОЙДИ О ДОЧЬ
Это ее голос, хор ее голосов, но он вдобавок густой, обволакивающий и совершенно нечеловечий. Чуждое присутствие грозит сокрушить ее. Она тонет в нем. В панике молотит ногами…
…И у ее горла нож, холодная сталь впивается в шею, кровь струится из раны. Молодые, сильные руки хватают ее. Мирен оттаскивает ее от профессора Онгента, а тот, оглушенный, лежит на полу кабинета. У него сломан нос, лицо исцарапано ногтями Кари. Под ногами хрустят осколки волшебного черепа.
Мирен поставил ее прямо, а потом проделал что-то ногой и коленом – и поясницу прострелила невероятная боль, а ее нога онемела. Он крепче прижал нож и зарычал – буквально зарычал, животным звуком с оттенком вопроса – на отца.
– Все хорошо, Мирен. Отпусти ее. Тихонько. – Профессор перевалился на кресло и промокнул окровавленный нос платком в пятнах. Мирен опять скрутил Кари: одной рукой обхватил плечи и ткнул кулаком в спину. Ее правая рука оцепенело повисла. Он швырнул ее на диван, а сам встал между ней и Онгентом, глаза горят, ноздри раздуваются мелкими вдохами: сторожевой пес не дает нарушителю ступить за порог.
Тишину прерывал только кашель переводящего дух профессора да тихая матерщина Кари. Мирен неотличимо сливался с тишиной. Подобно привидению, он пересек комнату и закрыл окно, отсекая внешний мир. Нож по-прежнему в руке, и Кари внимательно за ним наблюдала.
– Что ж, – сказал Онгент, – прошло блестяще.
– Разве? – отозвалась Кари. – Я видела только… Не знаю. Можно попить?
– Непременно. – Онгент залихватски ей ухмыльнулся, но заляпанное кровью лицо не шибко ее ободряло. – Мирен, возьми, пожалуйста, Кариллон и… стой, нет. Иди найди Эладору, и пусть она отведет Кариллон домой. А потом немедленно ступай обратно. У нас много работы.
Мирен выскользнул из комнаты, кинжал исчез под серой накидкой. Ряса же Кари в крови – в основном профессорской и немного собственной. Она попыталась спрятать ее между складок.
– Простите за нос, – пробормотала она. Извинения всегда нелегко ей давались. – И за ваш череп.
– Пустяки, пустяки. Во время оно правители Уль-Таэна перед каждым обрядом приносили в жертву ребенка для защиты от гневливых божеств. Остерегаясь подобных вмешательств, вокруг Кхебеша вознесли Призрачные Стены. По большому счету, дитя, с учетом задействованных сил, один не первой свежести нос да приспособка для волхвования – совсем скромные жертвы.
– Так значит, сработало? Вы вычислили, который бог… – Кари замешкалась, будто спрос завершил бы некое заклятие и сделал бы ее судьбу неотвратимой.
– О нет, к сожалению, нет, – проговорил Онгент, – возникшие энергии оказались куда как чересчур могучи, и мой скромный прибор их не выдержал. Боюсь, мне потребуется повторить опыт, взяв линейку помасштабнее. Но. – Он опять ухмыльнулся, еще жутче прежнего. – Это явно подтверждает мою теорию! Некая божественная суть говорит твоими устами, Кариллон Тай, и я помогу тебе ее приручить.
Глава 8
Крыс в стенах.
Сегодня заведение переполнено. Воздух насыщен людскими ароматами, запахи цепляются к ним, как неизгладимые метки. Со своей повышенной восприимчивостью упырь чует, как каждую личность окутывают ее прошлые занятия. Моряков выделить легче легкого. Просоленные, обветренные – а под этим нездешние веяния дальних портов. Гашиш и пряности Севераста. Рыба, сыр и квашеное молоко из Старого Хайта. Из Ишмиры, с Войны богов – фимиам битвы, острый вкус колдовства. Местные гвердонцы – в основном портовые работяги – пахнут, кроме пота, по-другому: резкий алхимический смрад, отрыжка фабричных дымоходов. Нынче в Гвердоне она повсюду. Воров он тоже в состоянии распознать. Это те, от кого несет страхом.
Он ошивался с краю большого шумного зала, поодаль и от давки у барной стойки посередине, и от круга деревянных столиков в полумраке. Хейнрейл здесь назначил им встречу после работы в Палате Закона, однако Крыс опоздал на сутки благодаря нежданному крюку с Алиной по подземельям.
Он на взводе с тех самых пор, как расстался со святой посланницей Хранителей, после того как они выбрались на поверхность. Дергался, выходя из очередного безымянного, неосвещенного упырьего туннеля к знакомой трассе подземки, жался к стене, когда поезд грохотал и плевался из алхимического двигателя голубыми искрами. Женщина поблагодарила его за службу, пробормотала, что все деньги просыпались из порванной котомки, и пошагала навстречу огням ближайшей платформы. И на этом все, его обязательство перед старейшими упырями исполнено.
Назойливые помыслы старейшины до сих пор вкручивались ему в башку раскаленной проволокой, хотя мозговая ткань Крыса панически боялась их обдумывать. Он хотел поправиться крепким пойлом – а еще лучше добрым ломтем мертвечины, но здесь не подают упырям.
Крысу это заведение не нравилось. Слишком много народу, слишком много глаз. А ему еще следить за червеглазыми, спасибо Алине. О чем он думал, когда разозлил ползущего?
Он изучал толпу со своего укромного места. Вот Шпата, будь он тут, засечь без проблем. Всяк отодвинется от каменного человека подальше – некоторые из уважения, большинство от страха заразиться. Шпат частенько сюда захаживал, когда Крыс его только узнал. Молодой юноша в поисках призрака отца. Некогда тут было полным-полно его друзей. Старых друзей семьи, унаследованных от Иджа. Повсюду гремели пересказы историй о родителе Шпата, о его жертве. Крыса одолевала скука, и он клевал носом в углу, а юный Шпат вечно внимал сосредоточенно и восхищенно, словно только так мог воздать отцу должное уважение.
Всех этих друзей прочь отогнала не одна лишь хворь. Восходила звезда Хейнрейла, а Шпат не боролся за свое место. Его круг таял, пока не осталась лишь пара стариков да упырь. Пульчар отошел от дел и открыл харчевню. Старрис, слюнявый и без зубов, просиживает штаны где-то на Священном холме. Дэж вышел на поединок с бакланьей башкой и так и не очнулся после драки.
Это заведение не нравилось и Кари. По первому дурному впечатлению – когда Шпат привел ее сюда впервые, ее схапал какой-то похотливый моряк, а она оказалась быстра, когда надо хвататься за нож. Может быть, чересчур быстра, думал Крыс. Не обязательно так поступать, когда тебя охраняет каменный человек. Тут у них осталось маловато друзей, чтобы стараться нажить себе новых врагов.
Конец ознакомительного фрагмента.