Шрифт:
Последний раз я его видел больше двенадцати лет назад. Это было первого января, около часа дня. Он сказал, что уходит на поиски бананов для девушки. Его девушка крепко спала после затянувшейся до утра новогодней ночи. Он не был моим другом, я бы назвал его просто своим хорошим знакомым, приятелем. Мы вместе ходили в клубы и на дискотеки, знакомились с девушками, устраивали вечеринки, развлекались. Он был старше меня лет на десять-двенадцать, во всяком случае, так выглядел. С ним было весело, он знал толк в развлечениях, ничего не боялся, был прекрасным собеседником, был абсолютно ненавязчив. Неизменная вежливость, тактичность, иногда доходившая до абсурда, тончайшее чувство юмора и невозмутимость в самых диких ситуациях (а в такие мы несколько раз попадали: все-таки лихие девяностые) делали его прекрасным товарищем. И я рад был бы назвать его своим другом, но он сам тактично, но твердо держал дистанцию. Тем не менее, мы прекрасно проводили
Он был почти обычным. Почти, потому что были в его поведении некоторые странности, не без этого. Например, он обращался ко мне на «вы». В любых ситуациях и в любом состоянии. Мои немногочисленные попытки перейти на «ты» он пресекал, объясняя, что именно обращение на «вы» позволяет ему чувствовать себя свободно в общении со мной. И не только со мной: я ни разу не слышал, чтобы он к кому-то обратился на «ты», даже к мимолетно, одноночно знакомым девушкам. Даже наутро с полотенцем на бедрах. Это было странно, колоритно. Также мне казалась странной его эрудиция. Казалось, что он знает все обо всем. За полгода знакомства мы не затронули ни одной темы, по которой он не смог бы дать грамотного комментария. А говорили мы о многом и подолгу. Мы говорили об искусстве, истории, политике, религии, науке, философии, юриспруденции, словом, обо всем. Обычное дело для двух подвыпивших мужчин волею случая оказавшихся вечером без компании женщин. Мой приятель не только показывал прекрасное знание предмета, но и зачастую имел свой критический взгляд относительно, казалось бы, бесспорных фактов. При этом он часто цитировал наизусть первоисточники: статьи гражданского кодекса, Конфуция, Достоевского, Библию, Коран, я всего не перечислю. Также он бегло говорил почти на всех европейских языках. А что уж говорить о его русской речи. Когда он что-то рассказывал, нередко возникало ощущение, что он цитирует наизусть какую-то книгу. Его речь была абсолютно, ненормально правильной. Я не спрашивал, откуда такой громадный объем знаний. У нас как-то само собой сложилось правило: мы не спрашивали друг друга о прошлом, о роде занятий, не лезли друг другу в душу. Как я и говорил, мой приятель держал дистанцию.
Деньги для него не были проблемой. Даже не то, что проблемой. Его небрежное отношение к деньгам, ценам, вещам говорило о том, что средств у него по-настоящему достаточно. Не просто много, а именно достаточно, достаточно для всего. И он либо к этому давно привык, либо вырос в соответствующей атмосфере.
Иногда его желание веселиться становилось почти отчаянным, с явным перебором: если таблетки – то горстями, если курить – то сигарами, если секс – то непременно групповой, с несколькими девушками. В такие моменты шрам его ярко проявлялся, краснел. Тем не менее, он оставался вежливым и тактичным, и я старался не обращать внимания на его кратковременные всплески, происходили они нечасто. В такие моменты мне отчетливо было видно, что его эмоциональность была поверхностной, что его кратковременные веселость и энтузиазм – не более чем отчаянное желание себя расшевелить, заставить себя что-то почувствовать. А иногда он мог без объяснений в разгар шумной вечеринки уйти, сказав, что сейчас вернется, и появиться только на следующий день или через несколько дней в своем обычном спокойном доброжелательном настроении.
Его странности были его странностями, были безобидными, и не мешали мне получать удовольствие от жизни в его прекрасной компании. Совместные «подвиги» продолжались примерно полгода. А потом был новый год, первое января, около часа дня. Я вышел из спальни с тяжелой головой и увидел его в прихожей, надевающим пальто. Он сказал, что уходит за бананами для девушки. И пропал на двенадцать лет.
Спустя двенадцать лет после ухода за бананами для девушки, он позвонил мне и заявил, что нам непременно нужно встретиться. Его голос я и узнал-то не сразу, а он говорил так, словно мы расстались буквально вчера.
К этому времени я стал вполне-таки преуспевающим владельцем бизнеса, и успел привыкнуть к тому, что долго отсутствовавшие «друзья», как правило, объявляются в не лучшие для них периоды жизни и, как правило,
Приглашать к себе он меня не стал, сказал, что некуда, он проездом. От встречи в кафе или ресторане тоже отказался. Мол, разговор предстоит долгий и конфиденциальный. Одним словом, мой давний приятель напрашивался ко мне домой, в гости. Более того, настаивал на том, что нашей беседе никто не должен мешать, нас никто не должен слышать в течение нескольких часов. Никаких глупостей, вроде ужина или, тем более, спиртного не нужно, но от хорошего «эрл грея» не откажется. Не буду пересказывать, как он меня убеждал, но ему удалось. Я всегда питал слабость к умным людям, а тем более к умным людям с «сумасшедшинкой», и он знал это.
Без двух минуть семь на мониторе внешней камеры я увидел подъехавшее к моим воротам такси. И ровно в семь, как договаривались, раздался звонок. Я открыл дверь.
Мой приятель выглядел точно также, как и двенадцать лет назад в прихожей, когда надевал пальто. Нет, я не об одежде. Одежда, как и тогда, была безукоризненна и не привлекала внимания. Меня поразило его лицо. Я примерно представляю, как должен выглядеть мужчина в пятьдесят (а именно столько по моим подсчетам должно быть моему приятелю). У меня также есть опыт встреч со «старыми друзьями», которых не видел пять-десять лет. Но даже если предположить, что мой приятель последние двенадцать лет жил в горах, не пил, не курил, не болел, правильно питался, занимался спортом и регулярно посещал косметолога, то все равно это предположение не объясняло того, что его лицо сейчас было лицом 35-летнего мужчины. И никаких намеков на пластическую хирургию. Он выглядел точно также, не постарел, не изменился совершенно. И шрам был на месте.
Он заметил мое изумление и сказал: «Ну что ж, очень хорошо… Вам проще будет поверить. Я думаю, обойдемся без объятий и сентиментальных «а помните?». Я, как и говорил по телефону, к вам по делу. Где мы устроимся для разговора?»
Для беседы я подготовил стол и два кресла возле горящего камина. Принес электрочайник, все необходимое для приготовления чая, сигары, шоколад, отключил телефоны, опустил шторы. Своих домашних отправил из дому до завтра. Словом постарался все устроить так, чтобы нам не пришлось отвлекаться от разговора ближайшие несколько часов. Мой приятель уселся в кресло, поставив рядом тяжелый кожаный саквояж, закурил сигару.
– Отлично… Итак, сразу к делу. Я готовился к этому разговору, долго думал, с чего начать. Но не придумал ничего лучшего, чем начать с самой сути. Итак, сколько мне по-вашему лет?
– Ну… Я думаю, около пятидесяти… Должно быть… Но…
– …Но. Я выгляжу точно также, как в тот день, когда мы расстались, верно? А мне тогда по вашему мнению было лет около тридцати пяти?
– Ну да.
– Отлично. Мне сто семьдесят шесть лет. Исполнилось, кстати, неделю назад.
– П-поздравляю…
– Спасибо. Я родился одиннадцатого апреля тысяча восемьсот тридцать пятого года в городе Санкт-Петербурге. По старому стилю. Я так и праздную до сих пор, по старому стилю. И чтобы развеять вашу мгновенно возникшую уверенность в том, что вы говорите с сумасшедшим, а также сожаления о напрасных хлопотах по организации встречи, я подготовил некоторые доказательства. Извольте ознакомиться.
Мой приятель извлек из саквояжа толстую пачку документов. Бумаги, фотографии, газетные вырезки, паспорта, корочки удостоверений, какие-то металлические пластины. И стал протягивать их мне через стол, сопровождая комментариями. Первой шла запечатанная в пленку желтая страница из метрической книги, гласившая, что одиннадцатого апреля тысяча восемьсот тридцать пятого года в городе Санкт-Петербурге действительно родился мальчик с именем моего приятеля. Фамилия и имя отца совпадали соответственно с фамилией и отчеством. Была указана дата крещения, сословная принадлежность – дворянин, место жительства отца, имя крестившего священника. Также было указано, что обряд крещения проходил в доме прихожанина.