Молли Блэкуотер. За краем мира
Шрифт:
Тень вырастает на пути Жар-Птицы, та с клёкотом кидается в атаку – это Молли кидается, – клюв метит прямо в провал глазницы, но там ничего, лишь холод и пустота, холод не зимней стужи, чистой, морозной, когда снег хрустит под валенками, но холод каменных подземелий, где лишь сырость да плесень и ржа старого, отжившего своё железа.
Крылья Жар-Птицы хлещут тёмную тварь по голове и плечам, клюв яростно бьёт туда, где должно быть лицо, – и Молли с ужасом вдруг ощущает, что цепь выскальзывает из её незримых, далеко-далеко протянувшихся рук.
«Держи!
Вокруг Молли поднимается ветер. Холодный, леденящий; казалось бы, хорошо, не будет так гореть лицо – но от него мгновенно теряют чувствительность щёки, оцепенение ползёт дальше, и цепь выскальзывает из пальцев.
«Держи-и-и!»
Врёшь, не возьмёшь! Локоть – ладонь – пальцы – держу!
Ветер подхватывает ускользающий конец цепи. Земля услужливо подставляет камень. Вода охлаждает раскалённое, не даёт камню расплавиться. Воздух несёт всё дальше и дальше расправившую крылья Жар-Птицу; чёрная тень съеживается, отползает, широкие, плоские и бледные ладони лихорадочно хлопают по чёрному капюшону, сбивая пламя.
Значит, ты таки не просто тень! Под тёмным плащом скрывается некая сущность, и у неё, во всяком случае, есть руки!
…Правда, какие-то полупрозрачные, призрачные.
Ага! Проняло! Не выстоять против моей Жар-Птицы!
Но следом за отброшенной тенью уже скользили новые. Часть – следом за Птицей, а часть – прямо к ней, Молли.
Дрожит и дёргается едва удерживаемая в руках цепь.
Молчит Старшая. Молчит и Зверь Земли. Видно, крепко заняты. Ты одна, Молли, справляйся сама! Никто не поможет, никто не подставит плеча – умирай, коль не сдюжишь.
Умирай на чужой войне, за каких-то варваров Rooskies. Под неведомой горой, неведомо за что. Тебе сказали – «вулкан!», а ты и поверила…
Ближе, ближе чёрные тени. Скользят по коридорам, ни на что не отвлекаясь, никого не замечая – к ней, к ней, к ней.
Ты наша, Miss Mollinair Evergreen Blackwater. Была, есть и будешь.
Who are you? What are you?
Кто вы есть? Что вы есть?
Мы те, что мы есть и кто мы есть. Ты наша, твоё место с нами!
Она дрогнула. Заколебалась. Голос в её голове – сильный, твёрдый, мужественный – говорил с настоящим столичным акцентом, какого не встретишь ни у скоробогачей Корнволлы, ни у промышленных магнатов Майнстера, ни даже у старых лендлордов Хайланда.
Цепь! Цепь ускользает!..
А тени всё ближе и ближе. И со всё большим трудом взмахивает потускневшими крыльями Жар-Птица.
Тени уже подле неё.
– Аррргх!!!
Жуткое, нечеловеческое рычание, и на пути сонмища чёрных возникла госпожа Старшая.
Точнее, возникло чудовище, какой-то живой колючий куст с ветками, усеянными длиннющими шипами; на иных белеют старые черепа, скалятся пустыми глазницами, а в них, в глазницах, ярко пылает огонь.
Старшая преграждает теням дорогу, и Молли враз ощущает, что такое настоящее «эхо».
Слепая волна высвобожденной силы несётся по коридорам, пронзая каменные своды и озёра пламенной лавы,
Рушатся последние преграды, расходятся скобы, трескаются перемычки, крошатся основания и стены, дрожат столбы, ходят ходуном полы и потолки.
Но, расставив руки-ветви, выросла на пути теней госпожа Старшая.
И засмеялась. Кошмарным замогильным хохотом. И позвала к себе.
Первая из теней словно не успела остановиться, с разгону влетев прямо в ждущее переплетение голодных ветвей.
Визг. Тонкий, захлёбывающийся, прерывистый. Тень забилась, пронзённая во множестве мест ринувшимися вперёд шипами. Живая плеть обвилась вокруг того места, где тени полагалось бы иметь шею; рванула, опрокидывая и втаскивая куда-то себе под корни.
Что-то рвалось, мокро хлюпало, трещало. И кричало, захлёбываясь от ужаса и боли.
Правда, недолго. Очень недолго.
«Так они, получается, не призраки вовсе?» – оторопело подумала Молли.
Но тени не дрогнули. Не повернули назад, даже не остановились. Блеснули тусклые, словно из тумана сотканные палаши, и передняя тень, извернувшись по-змеиному, ловко рубанула по ринувшейся ей наперерез ветке.
Молли охнула от резкой, рванувшей плечо боли, словно вражье лезвие хлестнуло по ней самой.
«Цепь! Цепь держи! Я справлюсь!»
Молли опомнилась. Цепь! Да, конечно, цепь – и её Птица! Ой-ой-ой, её уже почти нагнали! Занесены тёмные сети – скорее, локоть – ладонь – пальцы, тепло в них, нет, жар, огонь, пламя, самое горячее, какое только можно вытерпеть! Лети, лети, красавица, лети свободно, жги, нет больше тебе преград, нет барьеров! Никто тебя не удержит, никто не остановит! Тьма бежит перед светом, холод отступает пред чистым пламенем!
Замер, заглох совсем чужой голос со столичным выговором.
Я не ваша! Не ваша, слышали?! Я… я не…
И тут слово родилось само.
Я – здешняя!
Впервые оно выговорилось так свободно, так естественно, как глоток воды, как вздох.
Я – здешняя.
«Ты наша, – подтвердил Зверь Земли. – От нас твоя сила, у нас она раскрылась. У нас ты стала собой, Молли, Дева Чёрной Воды».
Восторг боя, исступление схватки. Яростная, безграничная свобода. Это уже было – тогда, когда Молли крушила огненным молотом гусеничные паровики Королевства. Тогда – и сейчас.
Высоко, под самые своды, взвилась Жар-Птица, перевернулась через крыло и, словно коршун, падающий на добычу, сама рухнула на сгрудившиеся внизу чёрные тени.
– Жги!
Кажется, Молли даже завизжала, не в силах сдержаться.
Словно пламенная коса над травами, широко-широко раскинув дивно удлинившиеся вдруг крылья, Жар-Птица пронеслась сквозь скопище теней, не чувствуя преграды, и они рассыпались, брызнули в разные стороны облаком тёмных капель.