Молния
Шрифт:
– Я сама могу не появиться на свет. Все, что я видела, все хорошее и плохое, что было в мире с 1944 года... все исчезнет, как дом из песка, а вместо этого возникнет другая, новая реальность.
– Новая и страшная, - уточнил Штефан, явно утомленный своими усилиями показать, что было поставлено на карту.
– И в этом новом мире я, возможно, не напишу ни единой книги.
– А если и напишете, - сказал Штефан, - то это будут совсем другие книги, абсурдные произведения мастера, который творит под гнетом деспотической власти, в железных тисках нацистской цензуры.
– Если эти типы создадут в 1944 году атомную бомбу, - сказал Крис, - то считайте, что от нас всех осталась одна пыль.
– Пыль, пожалуй, - согласился Штефан Кригер.
– Исчезнем, не оставив никакого следа, как будто нас и не было.
– Нам надо их остановить, - объявил Крис.
– Если только нам это удастся, - сказал Штефан.
– Но прежде всего мы должны выжить в этой действительности, а это трудная задача.
Штефан попросился в туалет, и Лора повела его в ванную комнату, словно медицинская сестра, привычная к уходу за больным мужчиной. Когда они вернулись обратно и Лора уложила его в постель, она вновь забеспокоилась о его состоянии: он был вялым, потным и совсем слабым.
Она в нескольких словах рассказала ему о перестрелке у Бренкшоу, когда он был без сознания.
– Если эти убийцы являются из прошлого, а не из будущего, то как они нас находят? Как они могут знать в 1944 году, что через сорок пять лет мы будем в этот день и час у доктора Бренкшоу?
– Чтобы обнаружить вас, - объяснил Штефан, - они совершили два скачка. Сначала один в более отдаленное будущее, хотя бы на пару дней вперед, к примеру, в предстоящий уик-энд, чтобы разведать, не появились ли вы где-нибудь к этому времени. Если нет - а вы не появились, - тогда они стали изучать доступную информацию. Такую, как старые номера газет. Они искали сообщения о перестрелке в вашем доме прошлой ночью, и из них узнали, что вы отвезли раненого к доктору Бренкшоу в Сан-Бернардино. Тогда они вернулись обратно в сорок четвертый год и совершили второй скачок, на этот раз рано утром сегодня, одиннадцатого января, и навестили доктора Бренкшоу.
– Они так и скачут вокруг нас, - сказал Крис Лоре.
– Они могут прыгнуть вперед, чтобы разведать, где мы появились, а потом выбирать во временном потоке самое подходящее место, чтобы нас подстеречь. Это как игра: мы ковбои, а они индейцы, но только индейцы-невидимки.
– А кто такой Кокошка?
– спросил Крис.
– Тот, что убил моего отца?
– Он начальник службы безопасности Института, - ответил Штефан.
– Он утверждал, что он родственник известного австрийского художника-экспрессиониста, только это ложь, нашего Кокошку никак нельзя было назвать тонкой натурой. Штандартенфюрер, что значит полковник, - вот кем был Генрих Кокошка, он работал на гестапо и был опытным убийцей.
– Гестапо, - в ужасе произнес Крис.
– Это ведь секретная полиция?
– Государственная полиция, - поправил Штефан.
– Широко известная, но действующая втайне. Когда Кокошка появился на той горной дороге в 1988 году, то для меня это тоже было неожиданностью. Мы не видели никакой молнии. Должно быть, он прибыл в отдаленную точку за пятнадцать-двадцать миль от нас, в какую-нибудь другую долину Сан-Бернардино, поэтому мы и не видели молнии.
Штефан объяснил, что молния, возвещавшая о появлении людей из прошлого, была тесно связана с местом их прибытия.
– После нашей встречи с Кокошкой на дороге я считал, что мои коллеги в Институте уже будут извещены о моей измене, но, когда я туда вернулся, никто не обратил на меня особого внимания. Я не знал, что и думать. Только когда я убил Пенловского и других, когда я в главной лаборатории готовился к последнему скачку в будущее, туда ворвался Генрих Кокошка и ранил меня. Он был жив! Он не умер на той дороге в 1988 году. Только тут я понял, что Кокошка всего несколько минут назад узнал о моей измене, когда обнаружил убитых. Он отправился в 1988 год позанес, чтобы попытаться убить меня и всех вас. Это означало, что Ворота продолжали функционировать, иначе он не мог бы осуществить свой замысел, и что я был обречен на неудачу, когда хотел их разрушить. По крайней мере, в тот момент.
– Господи, у меня разламывается голова, - пожаловалась Лора.
Что касается Криса, то он прекрасно разбирался во всех сложностях путешествия во времени. Он сказал:
– Значит, сначала вы вчера появились у нас дома, а Кокошка после этого отправился в 1988 год и убил моего отца. Вот это да? Значит, мистер Кригер, вы убили Кокошку сорок три года спустя после того, как он ранил вас в лаборатории... и все-таки вы убили его до того, как он ранил вас. Правда, это фантастика, мам? Вот здорово!
– Здорово, - согласилась Лора.
– А каким образом Кокошка узнал, что вы будете на горной дороге?
– Когда он понял, что я убил Пенловского, и после того как мне удалось уйти через Ворота, Кокошка, видимо, обнаружил взрывчатку на чердаке и в подвале. Затем он проверил данные автоматического регистратора, отмечающего все случаи использования Ворот. Проверка этих данных входила в круг моих обязанностей, вот почему никто раньше не обнаружил, что я совершал скачки в вашу жизнь, Лора. Как бы там ни было, сам Кокошка тоже немало попутешествовал, чтобы выяснить, куда я направился; тайно следил за мной, за тем, как я изменяю вашу судьбу. Должно быть, он следил за мной и на кладбище в день похорон вашего отца и когда я избил Шинера, хотя я этой слежки никогда не замечал. Таким образом, из всех моих путешествий в вашу жизнь - и когда я просто наблюдал за вами, и когда я вас спасал - он выбрал момент, чтобы нас убить. Меня он хотел убить, потому что я был изменником, а вас и вашу семью, потому... потому что понимал, как вы мне дороги.
"Почему?
– подумала Лора.
– Почему я дорога тебе, Штефан Кригер? Почему ты вмешивался в мою жизнь, чтобы изменить мою судьбу?"
Ей хотелось задать эти вопросы, но ему еще надо было многое рассказать о Кокошке. Он быстро слабел и с трудом следил за ходом своих мыслей. Лора не хотела его перебивать или путать.
Он продолжал:
– По данным хронометров и графикам пульта программирования Кокошка мог определить время и конечную цель моего путешествия, а именно вчерашний вечер и ваш дом. Видите ли, я хотел вернуться в ту ночь, когда умер Дании, как я вам и обещал, а вместо этого вернулся на год позже, и только потому, что допустил ошибку при вводе в машину моих расчетов. После того как я, раненный, покинул Институт через Ворота, Кокошка, видимо, обнаружил мои расчеты и заметил сделанную мною ошибку. Он знал, где искать меня не только прошлой ночью, но и тогда, когда был убит Данни. Можно сказать, что, когда я явился, чтобы спасти вас от гибели под грузовиком, я привел за собой убийцу Дании. Это моя вина, хотя не явись я, Дании все равно бы погиб при столкновении с грузовиком. Но все-таки вы и Крис остались живы. По крайней мере, на данный момент.
– А почему Кокошка не последовал за вами в 1989 год, в наш дом прошлым вечером? Он ведь знал, что вы ранены и будете легкой добычей.
– Но он также знал, что я буду его ждать, и боялся, что я вооружен и окажу сопротивление. Поэтому он избрал 1988 год, где я не ожидал его встретить, и его внезапное появление давало ему преимущество. Наверное, Кокошка также предполагал, что если он выследит и убьет меня в 1988 году, то я никогда не вернусь в Институт с той горной дороги и у меня не будет возможности убить Пенловского. Он воображал, что сумеет перехитрить время и аннулировать совершенное убийство и таким образом спасти руководителя Проекта. Но, конечно, это было не в его силах, потому что тогда он изменил бы собственное прошлое, а это невозможно. Пенловский и другие люди уже были мертвы, и ничто не могло их оживить. Если бы Кокошка лучше разбирался в законах перемещения во временном пространстве, он бы знал, что я его убью, когда он последовал за мной в 1988-м, потому что к тому моменту, когда он совершил этот скачок, чтобы отомстить за Пенловского, я уже благополучно вернулся из этой ночи в Институт.