Молодая Екатерина
Шрифт:
Бестужев отчасти сам подставил покровителя: он был ревностным сторонником обнародования брака Елизаветы с Алексеем Григорьевичем и не скрывал этого от императрицы. Напротив, усерднейше доносил ей о пользе подобного поступка. А таковой вел к пересмотру вопроса о наследнике. Елизавета же считала важным для стабильности царствования сохранить права на корону за племянником. Одним своим существованием он делал ее собственное пребывание на престоле легитимным, подтвержденным целой системой завещаний и международных договоров.
Однако Петр очень подводил тетку. Если бы у великого князя уже появились дети, это укрепило бы трон. А так, бездетный, он выглядел в глазах подданных спорным наследником. К тому же и поведение его не красило. Не исключено, что сплетни о бесплодии и импотенции царевича специально раздувались Бестужевым с целью подтолкнуть государыню к выгодным для партии Разумовских шагам.
Поэтому ссору августейшей тетки и племянника из-за бани, произошедшую на первой неделе Великого поста, не следует вырывать из контекста описанных событий. С Мясоеда Елизавета закипала, наблюдая, как приходят в
Вот как разворачивались события. «Мы с великим князем стали говеть, — рассказывала Екатерина. — Я послала Чоглокову испросить у Ее Величества позволения пойти в баню в дом Чоглоковых… Ни великий князь, ни я — мы не смели выходить из дому даже на прогулку без позволения императрицы». Чоглокова принесла царевне разрешение и сказала наследнику, что тот сделал бы приятное тетке, если бы тоже пошел в баню.
Это предложение Петр принял в штыки, заявив, что «он никогда раньше в бане не был и считал посещение ее одним предрассудком». Обер-гофмейстерина упрекнула его в недостатке уважения к воле государыни. Великий князь весьма резонно возразил, что «пойти в баню или не пойти ни в чем не нарушало уважения». Спор сделался жарким. Марья Симоновна осведомилась, «знает ли он, что императрица могла бы его заключить в Санкт-Петербургскую крепость… Великий князь при этих словах задрожал и в свою очередь спросил ее, говорит ли она ему от своего имени или от имени императрицы». Тут Чоглокова заявила, что «ему следовало помнить о том, что случилось с сыном Петра Великого по причине его неповиновения». Царевич сбавил тон, и его следующие слова были почти просительными. «Великий князь… сказал ей, что он никогда бы не поверил, что он, Герцог Голштинский и в свою очередь владетельный князь, которого заставили приехать в Россию вопреки его воле, мог здесь подвергнуться опасности такого постыдного с ним обращения и что если императрица не была им довольна, то ей оставалось только отослать его обратно на родину. После того он задумался, стал большими шагами ходить по комнате и потом начал плакать».
Со стороны произошедшее казалось абсурдом. Стоило ли угрожать человеку крепостью за то, что тот не хочет сходить в баню? Позднее царевна связала сцену с делом Батурина, и для нее все встало на свои места: «Намеки были с расчетом направлены на то, чтобы дать почувствовать великому князю все неразумие его поведения».
Часто не обращают внимания на то, что Чоглокова была не просто обер-гофмейстериной. Двоюродная сестра Елизаветы, она тоже приходилась Петру теткой и многие вещи говорила по-семейному. На следующий день она явилась от государыни и принесла ответ племяннику: «Ну, так если он столь непослушен мне, то я больше не буду целовать его проклятую руку». Великий князь уперся: «Это в ее воле, но в баню я не пойду, я не могу выносить ее жары» [356] .
356
Екатерина II. Записки // Слово. 1989. № 2. С. 82–87.
Боязнь жара и удушье — вовсе не пустяк. При слабом здоровье наследника плохое самочувствие в горячем пару естественно. Петра не приучали с детства к бане. Он мылся, как на родине, в тазах, кадках и переносных ваннах — именно это великий князь считал нормальным.
Существует мнение, что «банный» гнев Елизаветы Петровны был связан не столько с делом Батурина, сколько с подозрениями государыни насчет неспособности племянника иметь потомство. Наслушавшись «горьких истин», Елизавета могла сама захотеть взглянуть на племянника в бане, чтобы увериться, нет ли у него каких-нибудь видимых невооруженным глазом недостатков (отсутствия эрекции). А также желала увидеть его вместе с великой княгиней в столь интимной обстановке [357] .
357
Иванов О. А. Павел — Петров сын? // Загадки русской истории XVIII в. М., 2000. С. 192–196.
Однако следует помнить, что во время постов верующие воздерживались не только от скоромной пищи, но и от супружеских отношений. Поход в парную был ритуальным действием, соединявшим очищение души с чистотой тела. Зная церковную подоплеку этого обычая, Петр называл его «суеверием». Со своей стороны, очень щепетильная в вопросах православных традиций Елизавета настаивала на посещении наследником бани не потому, что собиралась за ним подглядывать, а потому, что иное поведение выглядело как «нечестье». Петр Федорович и так пренебрегал русскими обычаями, его никто не числил «своим». В одной из редакций Екатерина особо подчеркивала: «Бани и все другие… местные привычки не только не были по сердцу великому князю, но он даже смертельно их ненавидел» [358] . Елизавета приказывала хотя бы внешне избегать упреков. Великого князя притворство только раздражало. «Увидим, что она мне сделает, я не ребенок», — огрызался он.
358
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 327.
Глава 7
Страсти по наследнику
Покидая Россию, оба посланника прусского короля составили своего рода докладные записки. В них с сожалением констатировалось, что петербургский двор все дальше уходит от интересов Потсдама, а поле для дипломатической игры сужается. Партия сторонников, или, вернее, «интересантов», Фридриха II совершила непростительные ошибки, обратившись из многочисленной и сильной в ничтожную. «В сей беде следует им винить не столько ловкость графа Бестужева, человека для императрицы по тысяче резонов подозрительного, — писал Финкенштейн в 1748 г., — сколько собственную свою неосторожность… Граф Л’Эсток, упоенный довольством, кое полагал он вечным, забросил дела и предался наслаждениям; маркиз де-ла Шетарди, слишком в себе уверенный, счел, что не о чем ему заботиться; княгиня Цербстская сама себя под удар поставила и делу непоправимый нанесла ущерб». Дипломат заключал, что нынче полезная Пруссии группировка пребывает «в слабости и бездействии и не видно, чтобы могла снова взять верх» [359] .
359
Финкенштейн К. фон. Общий отчет от русском дворе. 1748 // Лиштенан Ф. Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 294.
Естественным союзником Фридриха II мог стать по-детски влюбленный в него цесаревич. Однако тон дипломатов по отношению к Петру Федоровичу заметно пренебрежителен. «Великому князю девятнадцать лет, и он еще дитя, чей характер покамест не определился, — рассуждал Мардефельд. — Порой он говорит вещи дельные и даже острые. А спустя мгновение примешь его легко за десятилетнего ребенка, который шалит и ослушаться норовит… Всем видом своим показывает он, что любит ремесло военное и за образец почитает Короля (Фридриха II. — О.Е.)… Однако ж покамест сей воинский пыл ни в чем другом не проявляется, кроме как в забавах детских… Супругу не любит, так что иные предвидят, по признакам некоторым: детей от него у нее не будет. Однако ж он ее ревнует» [360] .
360
Мардефельд А. фон. Записка о важнейших персонах при русском дворе // Лиштенан Ф. Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 274.
Финкенштейн высказывался еще резче: «На Великого Князя большой надежды нет. Лицо его мало к нему располагает и не обещает ни долгой жизни, ни наследников, в коих, однако ж, будет у него великая нужда. Не блещет он ни умом, ни характером; ребячится без меры, говорит без умолку, и разговор его детский, великого Государя недостойный… резок, нетерпелив, к дурачествам склонен… Нация его не любит, да при таком поведении любви и ожидать странно» [361] .
Характеристика Екатерины в докладах обоих дипломатов разительно отличается от описаний ее мужа. «Великая княгиня умна и основательна не по годам, и хотя нету подле нее никого, кто бы добрый мог дать совет, держит себя с осторожностью, — сообщал Мардефельд. — …В одном лишь по справедливости можно ее упрекнуть, что не знает деньгам счета» [362] . И опять Финкенштейн сходился во мнении с коллегой: «Великая княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой. Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные… Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появляется порою на ее лице выражение меланхолическое… Порою молодость и живость берут свое, однако же осмотрительности у нее довольно, и Великому Князю пожелал бы я держаться столь же осторожно… Нация любит Великую Княгиню и уважает, ибо добродетелям ее должное воздает» [363] .
361
Финкенштейн К. фон. Указ. соч. С. 295.
362
Мардефельд А. фон. Указ. соч. С. 275.
363
Финкенштейн К. фон. Указ. соч. С. 296.
Причина неприязни к Петру, с одной стороны, и расположения к Екатерине — с другой, объяснялись не только особенностями личного поведения. Для дипломатов важно было нащупать точку опоры при чужом дворе, найти союзника, может быть, запастись им впрок, для дальнейших совместных действий. Неуравновешенный, переменчивый характер великого князя делал его ненадежным партнером. А вот «основательная не по годам» царевна подходила как нельзя лучше. «Весьма жаль, что к мнению Ее Императорского Высочества не прислушиваются, она бы во всем неукоснительно за короля стояла», — писал Мардефельд. «Она любит нежно родственников своих, в особенности наследного принца шведского, — дополнял сведения Финкенштейн, — и ежели будет столь счастлива, что одолеет препятствия, от трона ее отделяющие, полагаю, что сможет Ваше Величество рассчитывать на ее дружбу и выгоду из того извлечь».