Молодожены
Шрифт:
Он кладет ей руку на плечо и сравнивает их рост.
– Слушай, по-моему, ты за эти дни еще вытянулась. И здорово похорошела! Нет, прежде ты была не такой.
Она замахивается, чтобы его ударить. Он отскакивает, и вот они уже снова готовы приняться за свои игры. Вероника спешит их отвлечь:
– В вашей компании больше мальчишек или девчонок?
– Да, пожалуй, так на так.
– А за тобой сколько ребят ухаживают? Один, два?
Жанина не знает, что ответить, она смеется, чуть наклонив голову.
– Вот, например, сын депутата? – продолжает допытываться Вероника.
– Ну, этот-то! Он жуткий ходок, бегает за всеми девчонками.
– Но
– Да…
– Он богат?
– Во всяком случае, деньги у него водятся. Он мне сказал, что его отец купил себе «астон-мартин».
– Крупно оторвал! Тогда, детка, займись им, – говорит Вероника заговорщицким тоном. – Раз у него есть башли, займись им.
Совет встречен ледяным молчанием. Жанина застыла, опустив голову, она чрезмерно пристально разглядывает какое-то пятно на ковре. Краска заливает сперва ее шею, а потом и все лицо. А Вероника как ни в чем не бывало продолжает одеваться (она застегивает сандалии), не замечая замешательства, в которое повергла невестку.
Жиль кашлянул, быть может, чтобы прочистить горло.
– В чьем гараже можно взять велосипеды? – спрашивает он у Жанины.
– У Легерна. Знаешь, на площади, у почты.
Компания Жанины – все на велосипедах – приветствует молодоженов без восторга, но вполне вежливо. Жанина представляет им брата и невестку, назвав их по именам. Потом она называет каждого из своих друзей той скороговорочкой, в которой опытное ухо Жиля без труда различает смущение и растерянность. К счастью, все ребята очень оживленны. Напряженность тонет во всеобщем возбуждении. У мальчишек и девчонок примерно один и тот же облик: все в шортах или в джинсах. Кажется, все они оттиснуты одной и той же формой, и даже с первого взгляда трудно определить их пол. Как они привлекательны, какое естественное изящество и какое равнодушие ко всему, что не относится к их маленькому мирку! Жиль и Вероника – это всем ясно – к нему не относятся, поэтому никто к ним не обращается. Почти с самого старта группа велосипедистов, как команда в «Тур де Франс», идет не кучно, а растягивается вдоль дороги, превращаясь в огромную змею на колесах. Жиль и Вероника очень скоро оказываются в хвосте. То ли потому, что Вероника уже не может так энергично вертеть педали, то ли оттого, что они по молчаливому согласию решили приотстать. Жанина едет рядом с ними. Чувствуется, что ей как-то не по себе. Она, видно, поняла, что сделала глупость, пригласив брата и невестку в свою компанию. Жиль предлагает ей догнать своих. Она искренне отказывается. Так проходит с четверть часа, и вдруг Вероника сама решает положить этому конец:
– Я устала. Мне, пожалуй, лучше остановиться. Поезжай без нас, Жанина. Мы немного передохнем и тихонько двинемся назад.
Жанина снова отказывается, но после долгих уговоров все же соглашается их оставить. Они кладут велосипеды на откос кювета и садятся на обочину дороги. Ребята не заметили, что они остановились, никто даже головы назад не повернул. На их отсутствие просто никто не обратил внимания.
– Ты прав, – говорит Вероника, – они прекрасно обходятся без нас.
– Компания уже сбилась, сама знаешь, как это бывает. Новеньких всегда неохотно принимают. Вспомни, когда мы…
– Нет, дело не в том, что мы новенькие, нас бы во как приняли, если бы мы были их возраста.
– Да они ведь дети.
– Не такие уж дети. Старшим из них не меньше восемнадцати. Но нам по двадцать четыре, и мы женаты. Этого достаточно, чтобы считать нас стариками.
Она задумалась над тем, что сказала.
– На
– К этому привыкаешь…
– Ты думаешь?
– Послушай, дорогая, не будем преувеличивать! Мы еще очень молоды. Нам ведь нет и двадцати пяти, понимаешь? Вся жизнь впереди.
– Да, но для них мы уже взрослые.
– Конечно, дорогая, мы и в самом деле взрослые. Ты этого не знала?
– Я это поняла только что.
Несколько секунд они молчат. Перед ними тропинка, за ней кустарник, дальше дюны и океан, который урчит и сверкает на солнце. День удивительно ясный, прозрачный, воздух напоен светом и насыщен острым запахом йода. Пенящиеся волны издали напоминают белые стежки. Свежее дыхание открытого моря холодит щеки. Фигурки велосипедистов на дороге все уменьшаются – мелькают между деревьями на опушке леса.
Вероника провожает их взглядом, она снимает темные очки и хмурит брови. Жиль в упор разглядывает ее профиль обиженной девочки: рот, длинные загнутые ресницы, маленькое ухо, розовое, как раковинка… Он касается уха губами. Вероника ежится.
– Щекотно… Жиль!
Он не настаивает. Она снова надевает очки, потом открывает сумочку, вынимает носовой платок и вытирает ладони.
– Взрослые, – говорит она задумчиво. – Как твои родители или как мои… Странно.
Вдруг она утыкается в плечо Жиля.
– Скажи, дорогой, ведь нам не придется вести такую жизнь, как им, правда?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, жить как твои родители или даже как мои. Мы будем жить более интересно, более весело?
– Да, наверно…
Его голос звучит хрипловато.
– Не наверно. Надо быть уверенным! Очень уж печально думать, что впереди нас ожидает такая вот жизнь, как у них.
– Их жизнь не была несчастливой…
– Да… Но и увлекательной она тоже не была. Я думаю, вряд ли стоит жить, чтобы прожить такую вот жизнь.
Жиль молчит. Она порывисто оборачивается к нему – так бывает всегда, когда она вдруг понимает, что была, наверно, слишком грубой, что могла его обидеть. Она целует Жиля.
– Я говорю и о моих родителях тоже, поверь, – шепчет она, как бы извиняясь. – Твои отец и мать просто прелесть какие, но, откровенно говоря, дорогой, они как-то отстали от времени… Они почти нигде не бывают, у них мало знакомых. В общем, я считаю, что они живут какой-то… как бы это сказать… заторможенной, что ли, жизнью. И у нас дома то же самое. Ну сколько лет твоей маме? Пятьдесят два – пятьдесят три года? В наше время пятидесятилетняя женщина должна была бы еще… Ну, я не знаю, заботиться о своей внешности, что ли, бывать на людях, интересоваться тем, что происходит в мире… А твоя мама… создается впечатление, что она живет только для мужа и детей… Такая преданность, такое самоотречение, конечно, прекрасны, и возможно даже, что она этим вполне счастлива, но…
– Мне кажется, что она и в самом деле вполне счастлива.
– …Но все же жизнь – это нечто другое, она не должна свестись исключительно к семье, к хозяйству… Во всяком случае, в наши дни не должна! И потом, это я уже совсем не могу понять, честное слово, решительно не могу… как вы только терпите эту зануду, вашу тетю Мирей?
– Привыкли. Она так давно живет с нами. Я тебе уже рассказывал, как мы…
– Знаю, знаю. Вы взяли ее к себе из милосердия, это прекрасно, не спорю, но все же, согласись, она действует на нервы, она всем в тягость. И вы покорно ее терпите… Клянусь, я считаю твою мать просто святой!