Молодые львы

Шоу Ирвин

«Бруклин, – в смятении подумал Ной. – Туда и обратно – это несколько часов. А Роджер с гневом и укоризной ждет меня в полумраке перевернутой вверх дном комнаты, где только что закончилось бурное веселье. Ждет, готовый беспощадно и бесповоротно изгнать за предательство. А ведь вечер обещал быть таким чудесным и сулил так много». Ной вспомнил, в каком радужном настроении он ждал гостей перед приходом Роджера, с какой радостной надеждой осматривал запущенную, заставленную книжными шкафами комнату и какой уютной и нарядной казалась она ему.

– Разве вы не доберетесь домой одна? – уныло спросил Ной. Она стояла перед ним –

хорошенькая, немного бледная, капли дождя падали ей на волосы и пальто. В этот момент Ной ненавидел ее.

– Не смейте со мной так разговаривать! – резким, властным тоном ответила она. – Я не поеду одна. Пошли!

Ной вздохнул. В довершение всего девушка еще и рассердилась на него.

– И нечего вздыхать, как муж, которого жена держит под башмаком, – сухо добавила она.

«Что же произошло? – рассуждал ошеломленный Ной. – Как я попал в такое положение? Какое она имеет право так разговаривать со мной?»

– Ну, я иду, – заявила девушка и, повернувшись, не спеша направилась к станции подземки. Ной с бессмысленным видом посмотрел на нее и поплелся следом.

От влажной одежды пассажиров в вагонах метро пахло дождем и сыростью. В застоявшемся, спертом воздухе ощущался привкус железа, в тусклом свете запыленных лампочек на плакатах, рекламирующих зубную пасту, слабительные средства и бюстгальтеры, кривлялись пышногрудые девицы. Пассажиры, возвращающиеся неведомо с какой работы и неведомо с каких свиданий, сонно покачивались на грязно-желтых сиденьях.

Девушка сидела молча, поджав губы. На пересадке она, по-прежнему не скрывая своего недовольства, встала и вышла на платформу. Ной неуклюже поплелся за ней.

Пришлось сделать еще несколько пересадок, и они до бесконечности долго ждали нужных поездов на почти безлюдных платформах, наблюдая, как сползают по грязно-серым стенам и ржавому железу тоннелей капли воды из протекающих труб. «И надо же, чтобы эта особа жила в самом конце города, – с тупой враждебностью думал Ной, – в пятистах ярдах от подземки, в доме, расположенном среди мусорных свалок и кладбищ. Бруклин, Бруклин! Как же огромен этот Бруклин, распростершийся под покровом ночи от Ист-Ривер до Грейвсенд-бей, от покрытых нефтью вод Гринпойнта до свалок Кэнерси… Бруклин, как и Венеция, почти со всех сторон окружен водой, только Большой канал заменяет линия подземки „Четвертая авеню“.

«А какой требовательной и самоуверенной оказалась эта девица! – продолжал размышлять Ной. – Подумать только – тащить с собой почти незнакомого человека через этот грохочущий, угрюмый, наводящий смертную тоску лабиринт пригородной подземки. Вот было бы счастье, – иронически скривился он, – если бы пришлось ночь за ночью торчать на этих мрачных платформах, ночь за ночью трястись в поездах с запоздавшими уборщицами, ворами, пьяными матросами, со всей этой публикой, заполняющей вагоны подземки на рассвете. Везет же мне! Миллионы женщин живут чуть не рядом, а меня угораздило связаться с вспыльчивой, непреклонной девицей, ухитрившейся поселиться в самом дальнем и в самом отвратительном конце величайшего города мира.

Леандр ради девушки переплыл Геллеспонт [19] , но ему не нужно было провожать ее по вечерам домой и ждать по двадцати пяти минут на станции метро «Де Кэлб-авеню» среди мусорных урн и объявлений, запрещающих плевать и курить.

В

конце концов они сошли на какой-то станции, и девушка по лестнице повела его на улицу.

– Наконец-то! – сказал он, и это были первые слова, которые он произнес в течение часа. – А я уж думал, что мы будем ездить под землей все лето!

19

Леандр – герой древнегреческой легенды, возлюбленный Геро, жрицы храма Афродиты; для свидания с Геро Леандр каждую ночь переплывал Геллеспонт (ныне пролив Дарданеллы).

– А сейчас мы поедем на трамвае, – холодно сообщила девушка, останавливаясь на углу.

– Боже милосердный! – воскликнул Ной и расхохотался. Бессмысленно и неуместно прозвучал этот смех здесь, среди витрин грошовых лавчонок и грязно-бурых каменных стен.

– Если вы и дальше намерены так отвратительно вести себя, – сказала девушка, – можете не провожать меня.

– Уж если я заехал сюда, – перестав смеяться, ответил Ной, – то поеду с вами до конца.

Он подошел к ней и остановился рядом. Они молча стояли под уличным фонарем, борясь со злобными порывами холодного, сырого ветра. Он примчался сюда от берегов Атлантики, пролетев над грязными портами, над необозримыми пространствами, над скученными деревянными домишками и каменными громадами Флэтбуша и Бенсонхерста, над миллионами объятых сном людей, не нашедших на своем тяжелом житейском пути лучшего места, чтобы приклонить голову.

Минут через пятнадцать вдалеке показался огонек трамвая, и вскоре вагон с грохотом и скрежетом подкатил к остановке. На деревянных скамьях нахохлившись дремали три человека. Ной чинно уселся рядом с девушкой. Освещенный вагон громыхая катился по темным улицам, и Ною казалось, что он плывет на плоту с незнакомыми людьми, уцелевшими пассажирами жалкого суденышка, затонувшего зимой где-то среди северных островов. Девушка сидела, чопорно выпрямившись, уставившись прямо перед собой и сложив руки на коленях. Ною показалось, что он совсем ее не знает и что если решится заговорить с ней, она крикнет полицейского и потребует, чтобы он защитил ее от Ноя.

– Приехали, – сказала наконец девушка и встала. Ной снова поплелся за ней. Трамвай остановился, дверь со скрипом открылась, они сошли на мокрую мостовую и направились куда-то в сторону от трамвайных путей. На бедных улицах кое-где попадались деревья, покрытые первой зеленью, – свидетельство того, что, как ни странно, весна пришла и сюда.

Девушка свернула в маленький асфальтированный дворик и подошла к забранной железной решеткой двери под высокой каменной лестницей. Она вставила в замок ключ, и решетка раздвинулась.

– Ну вот мы и дома, – сухо сказала она, поворачиваясь к Ною.

Ной снял шляпу. Лицо девушки белело в темноте. Она тоже сняла свою шляпку. Ее волосы волнистой линией обрамляли щеки и лоб, словно выточенные из слоновой кости. Стоя рядом с ней в тени дома, Ной был готов расплакаться, будто терял все, что было у него дорогого.

– Я… я хочу сказать… – прошептал он, – что не возражаю… Я имею в виду, что мне приятно… Я рад, что проводил вас домой.

– Благодарю вас, – тоже шепотом уклончиво ответила девушка.