Молох Империи. Дилогия
Шрифт:
Часом позже транспортеры добрались до деревни, на окраине которой стояли десятки боевых машин пехоты и залповые реактивные самоходные установки. Везде сновали имперские солдаты, среди которых попадались серые бээнские мундиры.
Легионеры выгрузились и построившись в колонну, пошли между покинутых домов с выбитыми окнами и дверями или проломленными крышами. Некоторые дома, догорая, чадили удушливой гарью. Кое-где попадались трупы местных жителей и животных. На самой широкой центральной улице коптили стащенные в кучу более двадцати искореженных БМП и инженерных машин, у которых возились трое солдат. Проходя мимо, кто-то из шедших рядом с Мэком легионеров спросил,
– 'Амурчик ' нагрянул. – Ответил солдат. – Шел на предельно низкой, наши коды по 'свой-чужой' выдавал. И эмблемы на нем имперские. Вот зенитчики его и прогавили. А он, паскуда, сыпанул все что нес и смотался.
'Амурчиками' называли экранопланы огневой поддержки АР-42 за их форму фюзеляжа, сильно напоминающую фаллос. А этот, что недавно натворил бед, был захвачен повстанцами и на него уже ведется охота.
На одной из улиц на наспех построенных виселицах болтались на ветру около сотни повешенных. Самый первый казненный был солдатом 80-й армии, его одежда была изорвана, босые ноги окровавлены, голова в кровоподтеках. Рядом на установленном деревянном щите с нанесенной светящейся краской крупной надписью значилось: 'ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ ДЕЗЕРТИРОМ'.
Никого из проходящих эта картина не тронула, многие даже не обратили на повешенных внимания. Все уже успели привыкнуть к подобным вещам.
На другом конце деревни бээнцы собрали ее население и, не церемонясь, разделяли на две большие группы. Женщины и маленькие дети заталкивались в одну, а все остальные, (кроме калек и раненых, что выдавало их принадлежность к повстанцам – их стреляли на месте), в другую, чтобы потом отправить в лагеря смерти. Кто-то из подростков вырвался и побежал, петляя, среди оврагов. Офицер БН вынул импульсный пистолет и выстрелил. Беглец дернулся и упал в рыхлую землю. Женщины дружно подняли вой, но автоматная очередь вверх голов заставила их замолчать.
Проходя по извилистым улочкам некоторые легионеры, улучив момент пока их не видят офицеры, выскакивали из колонны и забегали в брошенные дома в поисках съестных припасов. Впрочем, офицеры лишь делали вид, что не замечали мародеров.
Батальон покинул деревню и около двух километров прошел пешком, чтобы влиться в основные силы полка. Здесь, посреди пахотного поля, шли работы по строительству оборонительного рубежа. Легионеры рыли траншеи и ходы сообщений, инженерные машины оборудовали пушечные позиции, вокруг которых суетились имперские артиллеристы. Прибывшему батальону был выделен участок во второй линии, который ему предстояло подготовить к обороне.
В километре от строящихся укреплений виднелся лесок, скрывающий за собой поля, с которых в небо подымались столбы плотного дыма. Над головами промчались скоростные бронированные экранопланы армейской авиации. Заход за заходом, они где-то за лесом обрушили на врага весь боезапас. С каждым часом налеты экранопланов учащались. Чаще всего налеты совершали отдельные тройки, но бывало на штурмовку шли и большие группы – сразу по две-три эскадрильи. Нередко воздушные машины возвращались назад сильно рыская, в их фюзеляжах были видны пробоины, в стабилизаторах отсутствовали вырванные куски.
Ближе к полудню укрепления были достроены.
Сдав ротному шанцевый инструмент, Мэк и Хатан вытерли вспотевшие лица грязными рукавами да отправились отдыхать в траншею. Над головами гулял холодный ветер, доносящий постепенно утихающий гул удаляющихся инженерных машин. Рядом, положив лучемет на колени, на корточки опустился легионер по фамилии Семенов. Хатан достал из вещмешка
– Я уже не спрашиваю, где ты это достал, – сказал он, сделав глоток и передав Семенову.
– Неплохое винцо. Крепленное, – оценил лучеметчик.
Хатан улыбнулся, словно эти слова предназначались ему.
– Выменял у одного нишита. Им винище регулярно выдают.
Фляга пошла по новому кругу.
Вино немного убавило рези в пустых желудках, ощущение голода хоть и притупилось, но все же оставалось весьма болезненным. Мэк терпел неприятный подсос в животе и колики в солнечном сплетении. Остальные чувствовали себя далеко не лучше.
– Жрать охота, – Хатан постучал по протестующему животу, – интенданты, мать их! Тут не знаешь, в какую минуту за тобой старуха придет, так хотя бы хоть кормежку давали вовремя.
– И съедобную желательно, – поддержал Мэк. – А то с нами будет то же, что с четвертым батальоном. Там ребята от вареных овощей наполовину с пресной водой сутки напролет из сортиров не вылазят.
– Угу, – Семенов сделал новый глоток, – я спрашивал про обед у ротного. Он и сам бесится, шипит как демон. При мне связался с интендантами, распек их так, мать их, промать, что кажется от такого концентрата ненависти тут же замертво упадешь. А те – нет! Бодро так отвечают, мол, мы на мины напоролись, мол к вечеру будем.
– К вечеру? – злобно спросил Мэк. – Тут к вечеру может быть и кормить-то некого будет.
Вино допили молча. Каждый думал о своем. Мэк заметил, что Хатан закрыл глаза и сделался мрачнее тучи. Его и без того оплывшее и пожелтевшее от постоянного недоедания и напряжения лицо налилось теперь болезненной желчью, темные круги под глазами проступили настолько, что казалось, глаза ввалились внутрь. И все это за каких-то несколько минут. Пару дней назад во время штурма одной из деревень, которую повстанцы превратили в опорный пункт обороны, он получил серьезную травму. Тяжелое бревно перекрытия подожженного дома обрушилось ему на голову и, если бы не защитный шлем, лежать бы ему в земле Ирбидоры. В госпиталь Хатана не отправили, переживать последствия сотрясения мозга он должен был в своем подразделении. Армейский медик посчитал, что если он оклемался и может ходить, значит, ничего серьезного не произошло. Теперь Хатана периодически донимали дикие мигрени и головокружения.
– Снова голова? – посочувствовал Мэк, – у меня еще осталась одна доза эстоцина.
Хатан протер глаза и начал мять виски.
– Этот гребаный котелок почти всегда болит.
Он взял протянутую другом самовводящуюся ампулу с двумя миллилитрами и ввел под кожу.
Семенов порылся в нагрудных карманах и вытащил еще две ампулы.
– Держи, – предложил он, – две дозы эстоцина и одна морфина.
– Морфин?
– Я давно его храню. Еще когда в другом полку был, попал в команду, которую выделили отыскать санитарный гравитолет. Отыскали. Его ирианцы сбили, ну а мы после захоронения прихватили, кто что мог. Это я держал для себя на черный день, мало ли, что со мной может случиться. Но, видать, тебе нужнее.