МоLох
Шрифт:
Все помертвели. Бобров и сам не знал, как бы он поступил, будучи вором. Встал бы и сказал «это я»? Потому что Квашнин давил, мало того, откровенно запугивал. Но вор не поддался, и не сделал признание тут же, в банкетном зале. Бобров подумал, что вор мало того умен, у него еще и железные нервы. Как потом оказалось, Бобров ошибся, но в этот момент он, как и все, неверно оценил ситуацию.
– Ну, как угодно, – пожал жирными покатыми плечами Квашнин и сел на свое место, рядом с Ниной. Уже по-хозяйски положил свою лапищу на ее бедро и легонько сжал пальцы. Бобров заметил, как Нина вздрогнула.
Квашнин с видом знатока
Вернулись они быстро, первой, сверкая глазами, шла раскрасневшаяся, растрепанная Нина. Вечернее платье висело на одной бретельке, вторая оторвалась. Нина вся дрожала, и вид у нее был обиженный. Бобров понял: не договорились. Хотя у дверей дамской комнаты предусмотрительно встала охрана. Никто бы Квашнину не помешал. Не посмел. Но, видимо, рассказ о приключениях на Лазурном берегу не сработал, Нина хотела чего-то более существенного.
Квашнин вскоре уехал в гостиницу, один, в своем черном «Майбахе». Бобров, проходя мимо поникшей Нины, услышал, как Свежевский с гадкой усмешкой сказал ей:
– Чего ломаешься, дура?
Нина вспыхнула и встала. Они с Бобровым встретились взглядами. Он тоже хотел сказать ей что-то злое, но не смог. На Нину и без того было жалко смотреть. Видимо, там, в женском туалете, ее впервые в жизни унизили. Это ее-то! Коронованную принцессу Чацка! Гордячку и самую желанную невесту!
Бобров увидел, как Нина почти бежит к застывшему над рюмкой водки отцу, словно пытаясь найти у него защиту. И подумал: «Надо вызвать Зиненкам такси». Но потом спохватился: «Я-то здесь причем? Нина больше не моя забота».
И вышел на улицу. Ресторан находился в центре, так что до дома Боброву было недалеко. Он пошел пешком, то и дело, поднимая голову и разглядывая звезды. Они сегодня были невыносимо яркие, можно сказать агрессивные. Словно бы на небе загодя развесили сигнализацию, предупреждающую об опасности, и она сработала. Бобров то и дело морщился и раскладывал волосы. Сегодня не договорились – договорятся завтра.
Когда у него потом выпытывали раскадровку той роковой ночи, Бобров отвечал то же, что и все:
– Не помню, я был пьян.
Они все в ту ночь напились. По разным причинам. Одни от страха, другие потому что халява, сам Бобров напился с горя. Никто ни за кем не следил, разве что Нина все время была на виду. Но ее никто и не подозревал.
Бобров закрывал глаза, пытаясь вспомнить, что такого было необычного в ту ночь? Кто уходил из ресторана, и когда? Покурить на улицу выходили все, ночь была хоть и майская, но ясная и теплая. Если не покурить, то освежиться. Посплетничать. Всех занимала интрижка Нины и Квашнина. Кто-то пытался зайти в женский туалет, и его не пустила охрана. Свежевский видел, как оттуда, чуть не плача, выскочила Нина, придерживая сползающее платье, и со своей гаденькой усмешкой рассказывал, как в распахнутую дверь он рассматривал застегивающего брюки Квашнина. Его хозяйство.
«Дала, не дала?» – гадали все. И даже спорили. Тогда всем казалось, что это событие дня, почему никто так и не смог толком ответить ни на один вопрос следователя по поводу той банкетной ночи.
– Пьяный был, не помню. Квашнин зажал в туалете Нинку Зиненко, это помню.
А грязные слухи по Чацку упорно ползли. Василия Дмитриевича идентифицировали в ювелирном магазине, куда он зашел в два часа дня. У магазина нахально торчал черный «Майбах», занимая чуть ли не всю парковку. Потом Квашнин заехал к цветочнице. И, наконец, черный «Майбах» обнаружился в Шепетовке, у домика Зиненок.
Казалось, Квашнина перестали занимать кражи в его банке. Хотя потом выяснилось, что этот робот, заключенный в уродливое человеческое тело просчитал ситуацию в первый же день. И передал по эстафете: работайте.
Но вор сработал на опережение, о чем во вторник еще никто не знал. Поэтому Квашнин, рассчитывая уложиться в неделю, осаждал несговорчивую Нину Зиненко, приготовив весомые аргументы: колье с рубинами и бриллиантами и сто одну красную розу. Цветочниц, он, похоже, объехал в Чацке чуть ли не всех, чтобы собрать эти розы.
Нина праздновала маленькую победу. Она, дурочка, так ничего и не поняла. А Квашнин и ее просчитал. Понял, что Нина еще девственница, и резко повысил ставку. Теперь он знал, за что платит, и заявился к Зиненкам, оценить обстановку. И кто знает, что бы случилось, если бы Квашнин надолго в Чацке не задержался? А ему пришлось задержаться после того, как в банк «Счастливый» нагрянула полиция. И сор из избы вынесли они.
Все настолько запуталось, что в голове у Квашнина словно сработал переключатель. После чего интрижка с Ниной стала разрастаться, как раковая опухоль и дала метастазы. Машина зависла, и Квашнина, как обухом по голове, ударила весна. Он, живущий в гигантском мегаполисе и с утра до вечера занятый решением неотложных дел, давно уже перестал замечать смену времен года. Он забыл и звуки весны, и ее запахи. И вдруг он словно споткнулся. У него появилось свободное время. Он увидел рядом прелестную девушку, невинную, пронзительно чуткую, по-весеннему свежую, а не потасканную в чужих постелях, и незаслуженно им обиженную. В нем неожиданно обнаружилась мягкость, несвойственная людям его положения. Правда, распространялось это только на Нину. Квашнин перестал ее домогаться, и всерьез принялся ухаживать. Тем более, ему необходимо было отвлечься.
Когда пришла полиция, Квашнина в банке не было, он был у Зиненок. Был Бобров, был Мартин, в чей кабинет временно перебрался Шелковников, был сам Шелковников. Свежевский, Миллер, Григорий Зиненко, – все они были на месте.
Следователь, предъявив служебное удостоверение, спросил директора. Опера из уголовного розыска остались в операционном зале, где по-хозяйски развалились на стульях. Мартин из своего кабинета, разумеется, не вышел. И разговор со следователем состоялся при нем. К Мартину следователь в основном и обращался, игнорируя директора. Мартина в Чацке знали.
– Нам необходимо вскрыть банковскую ячейку, – следователь обвел кабинет глазами, словно ища, где бы мог спрятаться огромный Квашнин?
– По-по-становление можно? – прокукарекал Шелковников и вопросительно посмотрел на Мартина: правильно я говорю? Тот молчал.
– Нам так уж нужны формальности? – следователь, тертый калач, придавил Шелковникова взглядом к кожаной спинке кресла.
– Но без постановления прокурора нельзя! – возмущенно сказал Шелковников.
– Да можно, если дело срочное, – хмыкнул Мартин, и перехватил взгляд следователя: – Вы можете сказать, что случилось?