Молоко без коровы. Как устроена Россия
Шрифт:
Если взять типичное инфекционное отделение в Карелии, то там лежат в одной палате по 8-10 пациентов с различными диагнозами, осуществляя взаимный обмен бактериями. Зато посещения ограничены, а в гардеробе надо купить бахилы. В финских медучреждениях вообще не принято переобуваться (что в
Хельсинки, что в провинции), бахил нет как класса, родственникам пациента разрешают оставаться на ночь. При этом в Финляндии – один из самых низких в мире показатель распространения внутрибольничных инфекций. Даже в скромной Савонлинне в каждом помещении есть вентиляция, а в операционной воздух полностью меняется за 8 минут.
«В начале были болота, мотыга и Юсси» – так начинается роман финского классика Вяйне Линна. Путь соседей в высокоразвитые страны тесно связан с инвестициями в образование. И если в советские времена
Как так получилось? Основная тенденция последних лет в России – тотальная экономия. Как рассказывалось в предыдущей главе, федеральный центр сбросил регионам обязанность финансировать школы – их уплотняют, утрамбовывают, перелопачивают или просто закрывают. Учитель одновременно ведет урок у 4-го, 6-го и 9-го классов, сейчас литературу, а через час – биологию. Вместо качественного изложения предметов педработники все чаще испускают слова «воспитание», «духовность», «нравственность». Из-за низких зарплат в школах работают одни женщины, в то время как федеральное правительство не пожалело 6,7 млрд рублей на «продвижение русского языка». Сенатор заявляет, что российские студенты, уезжающие за рубеж, «нарушают права» других россиян[3]. Общественная палата предложила ввести предмет «Нравственные основы семейной жизни»[4]. Минобрнауки одобрило идею начинать уроки с гимна России[5].
Тем временем в финских школах детям с 12 лет показывают англоязычные фильмы без перевода. Ни общей программы, ни единого списка разрешенных учебников в Финляндии нет. Не бывает чиновничьих проверок и не составляют рейтингов самих школ. Поскольку нет РОНО, никто не мешает учителю работать с детьми. Преподавателей на каждом уроке 2–3 человека: кто-то ведет урок, кто-то может подсесть к ученику и объяснить непонятное. Во время урока детям не запрещают переговариваться друг с другом или заглянуть в смартфон. В младших классах оценки не ставят, в старших – только по итогам пройденных курсов. «Двойками» не топят, главное – сохранить у ребенка интерес к предмету и радость от посещения школы. Министр образования говорит, что ее коллеги практически не вмешиваются в работу учителей, которым они – подумайте только! – доверяют. Карельский учитель за неделю пишет отчетов на объем курсовика, и в любом РОНО вам объяснят, что иначе наступят бардак и анархия. Следствие «бардака» – 1-е место в ключевом рейтинге PISA, тотального контроля – 72-е.
Качественное образование дало стране болот технологическое лидерство, символом которого стала «Нокиа». Финляндия входит в пятерку стран-лидеров по использованию энергии из возобновляемых источников. Но в России не видно попыток системно брать с соседа пример, хотя в советские времена попытки были. Финское судостроение построило для СССР около 800 кораблей за 45 лет, и брежневские экономисты решили: а не заплатить ли чухонцам, чтобы они создали в Карелии «советскую Финляндию». При Союзе тоже хотели получить молоко без коровы. Самый крупный проект – построенный финнами 40-тысячный завод «Карельский окатыш» в Костомукше, главный нынче донор республиканского бюджета. Но уже мало кто помнит, что соседи приложили руку еще к 30 крупным предприятиям Карелии.
«Финская модель» подразумевала не только импортные станки: в республике вводили сдельную оплату, следили за экономией ресурсов. 90 % заготовленного леса перерабатывали дома, кругляк составлял не более трети «лесного» экспорта. А фундаментом было машиностроение: на Онежском тракторном заводе (ОТЗ) 7,2 тыс. человек выпускали трелевочные тракторы, деревообрабатывающие станки, бумагоделательные машины, корообдирочные барабаны, гофрировальные агрегаты. Продукцию Петрозаводского станкостроительного завода, экспортировали в Канаду, ФРГ, Великобританию. Около трети объема производства приходилось на электронику и приборостроение – такой концентрации наукоемких отраслей не было даже в «фирменной» Прибалтике. Интеллектуальную надстройку подпирали около 200 ремонтных предприятий. Со стороны могло показаться, что Карелия разовьется в союзную Силиконовую долину.
Но сегодня карельские промзоны похожи на Сталинград. Петрозаводский радиозавод, где 4,5 тыс. человек работали в перчатках и белых халатах, сдает площади под склад. Уже к 2010 г. на ОТЗ осталось 140 человек. «Я лично Катанандову не прощу гибель ОТЗ, – рассказывал депутат Петросовета Геннадий Сельменский. – Это его правительство привело к управлению заводом людей, которые за два года вытащили с завода 300–400 миллионов, не гнушаясь ничем». А зампред Совета ветеранов ОТЗ Николай Логинов чуть не плакал: «Я проработал на заводе 52 года и, конечно, больно все это видеть. Можно шире посмотреть: станкозавода нет, радиозавода нет, судостроительный завод «Авангард» работает на нищих подачках, даже зверосовхозов не осталось, хотя когда-то карельская пушнина считалась на аукционе в Ленинграде лучшей. Даже тепличный совхоз, который кормил свежими овощами половину Карелии, уничтожен – поля зарастают ивняком, а на месте бывших теплиц стеной проросли сорняки. В республике развалено все, что можно развалить».
Петрозаводские ветераны размышляют как люди, экономику в школе не изучавшие: дескать, пришли какие-то стервятники и все украли. Мало кто видит институциональную причину: сначала стало не выгодно производить. Иначе какой же дурак будет продавать новые германские и японские станки на металлолом? Кто же будет сдавать цеха под склады, если в них можно производить конкурентоспособную продукцию?
Что же произошло на самом деле? В том, что в результате перехода к капитализму государство сняло с довольствия тысячи нерентабельных производств, ничего циничного нет. В 1990-е те же процессы происходили во всех странах Восточной Европы: заводам искали собственника. И если не находилось солидного иностранного покупателя, то в Венгрии или Чехии старались передать предприятие в собственность директору. Можно долго спорить о справедливости «разбазаривания народного достояния», но, снявши голову, по волосам не плачут. Вся новейшая история кричит нам в уши: эффективный управленец – это только собственник. А директор – наиболее подходящий вариант, ибо со старта имеет опыт управления этим заводом.
В России чаще использовали более «справедливую» схему приватизации, при которой заводы акционировались, а акции делились на весь трудовой коллектив. Вместо одного собственника возникало пять тысяч. А как может распорядиться свалившимся на него капиталом токарь третьего разряда? Например, продаст акции за бутылку водки, ну, в крайнем случае, за две. Так к руководству заводами приходили случайные дельцы, ориентированные исключительно на получение прибыли.
Казалось бы, лучший способ заработать на заводе – производить дефицитную продукцию. Но для этого имелась масса преград. Как отмечет экономист Дмитрий Травин, еще во времена перестройки выяснилось, что многие предприятия самостоятельно идти на рынок не желали, а хотели и дальше получать госзаказ. Зачем? Так вместе с заказом они получали от государства все ресурсы для его производства: не нужно самим все это добывать. Кроме того, «договорные цены» дозволялись только на определенные виды товаров: одежду, например. А хлеб будьте любезны в розницу не дороже 10 копеек. Соответственно, любой хлебозавод хотел получать от государства муку, масло, дрожжи, а не искать это все на полусвободном рынке втридорога[6].
Радикальный переход к рынку оказался невыгоден и директорам предприятий, которые получили возможность зарабатывать и без отрыва от госпоставок. Директор мог открыть у себя на заводе кооператив, продать ему продукцию по фиксированным ценам, а тот уже реализовывал по рыночным. Кооперативу можно было сдать в аренду собственные станки, на которых заводские же рабочие произведут какую-либо дефицитную продукцию, не входящую в заводской ассортимент. Кооперативу можно заказать какие-то услуги и заплатить за них. Все это давало возможность перекладывать деньги из государственного кармана в частный, не лишаясь государственных сосцов. Какой смысл от них отрываться, если прибыль предприятия все равно заберут: вместо стабильных налогов действовали постоянно меняющиеся нормативы ее распределения от 1 до 90 %.