Молот и крест. Крест и король. Король и император
Шрифт:
Эта тема захватила юношу и его товарищей на весь ужин, состоявший из похлебки и соленой свинины с капустой. Еще был бочонок эля, которому проломили крышку топориком или боевым топором, и все угостились вволю. Шеф хватил лишку, и события дня перемешались в его голове. Он усердно обдумывал все, что узнал, пытаясь составить хотя бы черновой план. До своего ложа добрался вконец измученный. Гибель от его руки ирландца казалась мелочью, событием далекого прошлого.
Наконец Шеф погрузился в сон – в нечто большее, чем сон.
Он выглядывал из окна, приотворив ставни. Была лунная ночь, настолько
Рядом стоял человек, невнятно объяснявший, что это было. Но Шеф не нуждался в объяснениях. Он знал. В нем нарастало тупое чувство обреченности. Ей противостоял прилив гнева. Юноша пресек объяснения.
«Это не утренняя заря, – молвил Шеф-который-был-не-Шеф. – И не дракон, и не горящая кровля дома. Сверкают обнаженные мечи тайных врагов, идущих сразить нас во сне. Ибо проснулась война, которая принесет бедствие всем людям. Поэтому поднимайтесь, мои воины, помыслив о доблести; охраняйте двери, сражайтесь геройски».
Во сне позади него зашумели воины – они вставали, подхватывали щиты, застегивали ремни с мечами.
Но во сне и над сном, не в зале дворца, не в строках геройской саги, которая разворачивалась у него на глазах, Шеф услышал могучий глас – слишком зычный для человеческого горла. Он знал, что это глас бога. Но не такой, каким представляется божий глас любому человеку. Без всякого достоинства и благородства. Насмешливый, язвительный.
«О, полудатчанин, который не из полудатчан! – произнес он. – Не слушай отважного воина. Не выходи на бой, когда придет беда. Ищи землю. Ищи землю».
Шеф резко очнулся, почуяв чад. Еще не одолев сонливость, он несколько секунд гадал: странный запах, что-то едкое вроде смолы, почему горит смола? А потом все вокруг пришло в движение; его пнули в живот, и он мигом пришел в себя. В палатке царил кавардак, люди искали одежду и оружие в кромешной тьме; затем стал виден огонь снаружи. Шеф осознал вдруг, что отовсюду несется рев. Крики, треск дерева и над всем – оглушительный лязг клинков о клинки и клинков о щиты. Грохот нешуточной битвы.
В палатке орали и бестолково метались. Снаружи кричали по-английски, и вдруг голоса зазвучали всего в нескольких ярдах. Шеф вдруг понял, о чем говорил мощный глас, еще отдававшийся в ушах. Он бросился на землю и протиснулся в середину, подальше от стен. Едва он это сделал, как бок палатки просел и внутрь сунулось блестящее копье. Юноша, который наставлял Шефа, полуобернулся, все еще путаясь ногами в одеяле, и получил сильнейший удар в грудь. Шеф подхватил тело и уложил поверх себя, вторично за считаные часы ощутив предсмертную судорогу.
Палатка рухнула, и по ней затопали, вонзая копья в извивавшихся людей, которые оказались в ловушке. Тело в объятиях Шефа дернулось еще и еще; во тьме – в каких-то дюймах – раздался крик боли и страха; клинок погрузился в землю, задев выставленное колено Шефа. Затем топот прекратился, голоса переместились вдаль, и в десяти ярдах по направлению к центру лагеря вновь зазвенели клинки и раздались вопли.
Шеф понял, что произошло. Английский король принял вызов викингов, атаковал их лагерь среди ночи и, показав отменную организацию и воспользовавшись самоуверенностью врагов, прорвался либо через строй кораблей, либо через вал с частоколом и устремился
Вокруг на двадцать ярдов не было никого на ногах. Между Шефом и частоколом лежали поваленные палатки и поверженные воины, иные слабо звали на помощь или пытались встать. Английские налетчики пронеслись по лагерю, истребляя все, что двигалось. Уцелели под их ударом немногие.
Прежде чем викинги оправятся и изготовятся к бою, противник далеко углубится в их лагерь, и тогда ничьей не бывать – только победа или поражение.
Горело и дымилось все побережье; пламя, встречавшее парус или свежепросмоленный каркас, исправно вспыхивало; в огне плясали демоны, метавшие копья и размахивавшие мечами и топорами. При первом натиске англичан сопротивление не могло быть яростным. Но те викинги, которые оказались ближе других к кораблям, сплотились, чтобы отчаянно защищать своих «скакунов моря». Что же творилось у палаток Рагнарссонов? «Не пора ли вызволять Годиву?» – подумал Шеф с холодной расчетливостью, не оставлявшей места сомнениям.
Нет. Бой явно не затихал, и обе стороны свирепо бились. Если викинги отразят атаку, Годива останется рабыней, наложницей Ивара. Но если нет, а Шеф окажется рядом, чтобы спасти ее…
Он побежал не к месту сражения, где лишнему слабовооруженному человеку не найти ничего, кроме скорой смерти, а в сторону противоположную, к валам с частоколом, где пока было темно и тихо. Не совсем тихо. Шеф осознал, что бой идет не только поблизости, но и вдали, возле валов, усаженных кольями. Во мраке летали копья, над бревнами взмывали языки пламени. Король Эдмунд напал сразу со всех сторон. Каждый викинг спешил к ближайшему опасному месту. Пока норманны сообразят, где жарче всего, Эдмунд либо одержит верх, либо проиграет.
Шеф тенью помчался к невольничьим загонам. Когда он приблизился, навстречу во тьме, разрываемой сполохами, заковылял человек с почерневшим от крови бедром и повисшим в руке мечом.
– Fraendi! – Человек назвал Шефа другом. – Пособи мне, останови кровь…
Шеф ударил снизу, провернул клинок, выдернул.
«Один готов», – подумал он, подобрав меч.
Стража осталась на месте, она сбилась в кучу перед воротами загона и явно намеревалась воспротивиться любому натиску. Над кольями по всей длине ограды маячили головы – привязанные рабы пытались увидеть происходящее. Шеф перебросил длинный меч через ближайшую стену и молнией последовал за ним. Охрана взвыла, заметив его, но не тронулась с места – не рискнула оставить ворота.
Шеф очутился в вонючей, цепкой толпе. Он ругался по-английски, расталкивая пленников. Одному перерубил кожаные путы на руках и ногах, сунул в руки длинный меч.
– Режь остальные, – прошипел он, спешно повернувшись к следующему и выхватив из ножен собственный меч.
Увидев, что происходит, к нему протянули руки; потом схватились за ножные путы и подняли выше, чтобы легче было резать. Сердце ударило раз двадцать, а он освободил уже десяток рабов.
Ворота со скрипом отворились, охрана решила войти и обуздать пришельца. Стоило появиться первому стражу, как его схватили за руки и за ноги, в лицо впечатался кулак. В следующий миг он лежал на земле, лишившись топора и копья; удары же обрушились на его товарищей, которые всем скопом ввалились со света во мрак. Шеф, исступленно кромсавший ремни, вдруг увидел Альфгара; лицо единоутробного брата исказилось от изумления и ярости.