Молот и наковальня
Шрифт:
– На севере, в Сикеоте, то же самое? – спросил Маниакис.
Фраксу не надо было объяснять, что он имел в виду.
– В точности то же самое, величайший, – последовал ответ. – Этот остров с незапамятных времен служит лишь базой для военно-морского флота. Выращиваемого здесь зерна не хватает даже на то, чтобы прокормить всех моряков, а ни один город не может прожить только на рыбе.
– Значит, вот оно как, – задумчиво пробормотал Маниакис. – Даже если друнгарий флота решится на мятеж, его люди обречены на голод. Разве что им удастся одержать молниеносную
Появился Трифиллий, осматривавший окрестности весьма недовольным взглядом.
– Жуткая дыра! – сообщил он с содроганием в голосе. – Невозможно выразить словами, насколько велико будет мое счастье, когда наконец закончится эта кампания и я вернусь на свою виллу в столице. Боюсь, что жизнь во всех остальных местах, где я побывал, на поверку оказалась невыносимо тоскливой.
– А я боюсь, что было бы куда тоскливее оставаться в Видессе после того, как твоей голове вздумалось одной прогуляться до Столпа, – с каменным лицом заметил Маниакис.
– Оно конечно, но даже в этом случае… – начал было Трифиллий и осекся, сообразив, что его высмеяли.
Возмущенно пыхтя, вельможа поспешно испарился. Фракс чуть не пополам согнулся от внезапно одолевшего его сильнейшего приступа кашля, но героическим усилием воли сумел-таки сдержаться и не расхохотался вслед ретировавшемуся ноблю.
Флагман Эринакия пришвартовался по соседству с “Возрождающим”. Маниакис поднялся по трапу на пристань. После долгой череды дней, проведенных в море, земная твердь зыбко покачивалась под ногами. Вместе с ним на пристань поднялись моряки, вооруженные мечами и щитами, – на случай, если Эринакий все же решится на предательство.
Но друнгарий, хоть и запыхался, спеша подняться на пристань, и хотя его качало из стороны в сторону даже сильней, чем Маниакиса, сразу распростерся на землю перед тем, кого сам назвал своим сувереном.
– Поднимайся, поднимайся! – нетерпеливо проговорил Маниакис. – Нам надо многое обсудить, спланировать, а времени осталось.., всего ничего.
Эринакий встал. Вблизи он выглядел еще более решительным и жестким, еще более упрямым и опасным человеком, чем казался, находясь на палубе своего дромона. Маниакис был двадцатью годами моложе, но ему не хотелось бы скрестить мечи с таким противником или померяться с ним силами в рукопашной схватке.
Но вот свирепое лицо вдруг осветилось улыбкой – так луч солнца, пробившийся сквозь тяжелые грозовые тучи, волшебным образом оживляет самое хмурое утро.
– Я снова получаю подтверждение, что сделал правильный выбор, – сказал друнгарий. – Генесий даже понятия не имеет о том, что такое планирование. А когда случается нечто неожиданное с ним самим или со всей империей, он хватается за что попало и осуществляет первую же идею, втемяшившуюся в его дурную башку. Так стоит ли удивляться, что мы пришли к нынешнему состоянию дел?
– Удивляться действительно нечему, – согласился Маниакис. – Но выбраться из нынешней ситуации будет очень нелегко. Свалиться в глубокую яму всегда гораздо проще и быстрее, чем выкарабкаться из нее. А у прямолинейной злобной тупости тирана есть одно несомненное преимущество: однажды вставший на его пути уже никогда не вернется, чтобы повторить свой неосторожный поступок.
– Это единственная причина, по которой Генесию удалось до сих пор усидеть на троне, – сказал Эринакий. – Но если он не исхитрится каким-либо образом убить тебя, ты его одолеешь. Ты можешь мыслить, в чем я уже убедился. А те, кто пытался поднять восстание прежде, в большинстве своем умели только действовать.
Тиран легко справился с ними, ибо его голова устроена точно так же. К тому же он уже натянул алые сапоги и сидел в столице подобно пауку, притаившемуся в центре паутины, что давало ему огромное преимущество. Но ты – орешек не по его зубам.
– Могу я задать тебе один личный вопрос? – Друнгарий неохотно кивнул, после чего Маниакис поставил вопрос ребром:
– Отчего ты сам не отправился в Видесс за короной и сапогами?
– Я думал об этом, – последовал опасный в своей честности и прямоте ответ. – Клянусь, я думал об этом не раз. Но, имея в своем распоряжении лишь флот с Ключа, я, скорее всего, потерпел бы неудачу, а рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось. За долгую жизнь я нажил слишком много врагов. Как по-твоему, почему Генесий держал меня на острове? Он близорук, это верно. Но не слеп.
Маниакис поджал губы. Комментарии Эринакия давали пищу для размышлений. Генесий оставил старшего Маниакиса губернатором Калаврии, понимая, что смещение этого генерала принесет ему куда больше вреда, чем пользы. И он удерживал способного, но непопулярного флотоводца здесь, на Ключе, ибо, получив назначение в другое место, тот мог бы постепенно наладить отношения с остальными военачальниками. Нет, глупостью здесь не пахло. Если бы Генесий использовал свои способности еще и во благо империи!
– Тебе придется разместиться во флотской казарме. – Друнгарий указал на выбеленное ветрами и дождями деревянное строение. – Надеюсь, ты не будешь в претензии. Я и сам там всегда ночую.
– Это мне вполне подходит, – заверил его Маниакис. – По сравнению с лачугами, где мне приходилось ночевать во время военных кампаний, твоя казарма выглядит не хуже императорского дворца. – Он обернулся и посмотрел на пристань, где был пришвартован “Возрождающий”. – Хотя досточтимый Трифиллий с высокочтимым Курикием воспринимают окружающее несколько иначе. А на других моих кораблях находятся еще человек десять столичных ноблей.
– Ну, если они действительно хотят избавиться от Генесия, им придется немного потерпеть, – заметил Эринакий. – Таковы превратности судьбы. А ежели им так сильно не по нутру жесткие постели и соленая рыба, пусть проваливают в ледяную преисподнюю к Скотосу.
Маниакис не выразился бы так прямо, но в целом его мысли совпадали с грубоватой оценкой друнгария. Хотя некоторые вельможи, попав в казарму, постарались мужественно перенести непривычные для них неудобства, большинство предпочли ворчать и жаловаться.