Молот Люцифера
Шрифт:
Гарви знал, чего добивается командующий Братства, но проку от этого занятия не было никакого. Он спал урывками, все время просыпаясь. На заднем сиденье завозилась Мария.
— Вы не спите? — прошептала она.
— Не сплю.
— Кто это был? В грузовике, с биноклем. Как вы думаете?
— Вероятно, сержант Хукер. Ну и что?
— Когда что-то получает имя, оно становится менее пугающим. Как вы думаете, мы можем победить? Харди достаточно умен, чтобы выиграть?
— Безусловно, — ответил Гарви.
— Они продолжают наступать. Словно машина, огромная, все перемалывающая машина.
Гарви сел. Где-то вдали взорвалась граната. И тут же Кокс прокричал, чтобы не тратили понапрасну
— Такое сравнение способно привести в ужас, — сказал Гарви. — К счастью, оно не верно. Это не… мясорубка. Это движущийся механизм. А человек с художественной жилкой созовет толпу, чтобы люди встали вокруг и, выпивая понемножку, смотрели, как механизм этот сам себя раздирает на части.
Мария заставила себя засмеяться.
— Хорошее сравнение, Гарв, хороший образ.
— Черт возьми, до того, как я занялся раскалыванием валунов, я всю жизнь занимался созданием образов. Это теперь моя работа: разбивать валуны. И разрушать дороги. Я думал что вести войну — это почти как разыгрывать шахматную партию. Но я был неправ. Скорее это похоже на лепку, лепку скульптуры. Командующий создает, лепя один ком к другому, громадную скульптуру. При этом он знает, что отдельные комья плохо соответствуют друг другу, но это уже вне его контроля. По крайней мере половина этих комьев под контролем искусствоведов, которые ненавидят его, скульптора. И оба они добиваются того, чтобы когда все было закончено, максимум комьев оказалось принадлежащим ему — то есть либо скульптору, либо искусствоведу. Но комьев всегда слишком мало, так что борьба должна возобновиться — все снова и снова.
— И один из этих комков — мы, — сказала Мария. — Хочется верить, что Харди знает, что делает.
Утром в лагере защитников Твердыни царила радостная суматоха. Ночью пришло сообщение от Стефана Толлмена, вице-президента Совета Тьюла. В сообщении говорилось, что бойцы Тьюла заняли оборону на восточной оконечности зоны боевых действий. И что численность войска, находящегося в его распоряжении, все увеличивается. Поползли слухи. Возвращается Джордж Кристофер, с ним сто, нет двести, нет, тысяча вооруженных фермеров, набранных Джорджем в горах. На сомневающихся орали. Но что твердо было известно, так это — на востоке заняли оборону пятьдесят индейцев, и фермеры сообщали друг другу, какие смелые и сильные вояки эти индейцы, как здорово, что они — союзники. Рассказывали и следующее: ночью Новое Братство пыталось форсировать Оленью реку в пяти милях вверх по течению, но индейцы Толлмена отбили нападение, убив при этом множество врагов. А еще рассказывали, что Новое Братство бежит. Но, беседуя с людьми, Гарви не нашел никого, кто-бы сам был свидетелем битвы. Удалось обнаружить лишь нескольких, утверждавших, что они говорили с теми, кто участвовал в сражении. И у каждого, оказывается, был знакомый, который беседовал с самим Толлменом. Или со Стретчем Таллифсеном, посланным с частью сил удерживать западный фланг линии обороны.
Так всегда и бывает. Новые союзники всегда сущие дьяволы. Они без труда превращают врагов в фарш. О новых союзниках всегда думают слишком хорошо. Но вдруг это правда… иногда это оказывается правдой… может быть, на этот раз удалось одержать победу. Может быть, наступление Нового Братства остановлено. И для этого даже не понадобилось, чтобы Твердыня бросила в бой все, чем она располагает.
На востоке облака разошлись. Солнце сияло ошеломляюще ярко. День был в самом разгаре, и пока еще ничего не произошло. Фермеры и стрелки Братства обменивались редкими выстрелами, причем без особого эффекта. А затем…
На противоположном берегу показались грузовики. Выглядели они странно: на радиаторе каждого из них высились какие-то огромные деревянные сооружения. Грузовики покатили вниз по склону, не слишком быстро, поскольку эти деревянные штуки явно мешали ехать, и устойчивость машин понизилась — и все же грузовики приближались к вздувшимся водам реки.
Одновременно из-за скал, из ям показались сотни вражеских солдат. Они принялись стрелять во все движущееся. Грузовики с их странными башнями приблизились к берегу. Некоторые грузовики двинулись вдоль лугов. Почва лугов была слишком топкой для движения тяжелых машин, но, может быть, Братство из досок и снятой из изгороди проволоки за ночь соорудило что-то вроде мостков.
Грузовики подъехали к берегу, и башни упали, образовав мосты, перекинутые через поток. Солдаты Братства кинулись к мосткам, начали во множестве переправляться через реку. Другие солдаты врага начали поливать огнем любого защитника Твердыни, осмеливающегося высунуться из-за своего укрытия. Раздалось оглушительное «бах!» памятное Гарви по Вьетнаму: мортиры. Снаряды ложились среди скал, где укрылись фермеры Кокса. И с каждым выстрелом прицел становился более точным. Кто-то, оставаясь на том берегу, корректировал стрельбу, причем делал это превосходно. Куда бы ни кинулись люди Кокса, пытаясь помешать переправе, очень скоро их настигал огонь мортир.
Все больше солдат Братства переправлялось через реку. Они развертывались в цепь, которая двинулась вперед. Цепь достигала в длину почти милю, передовые позиции Кокса были либо отброшены назад, либо попросту уничтожены. Не более чем через полчаса береговой линии обороны уже не существовало. Кокс удерживал только холмы. Но и там защитников Твердыни настигал огонь мортир и пулеметов, причем сами атакующие оставались вне зоны винтовочных выстрелов. Огонь не давал подняться с земли, а тем временем солдаты Братства, укрываясь за скалами и валунами, приближались к холмам. Увертываясь от пуль, прыжками и перебежками, враг все приближался и приближался…
— Муравьи! — завизжал Гарви. — Хищные муравьи! — теперь он знал наверняка. Нельзя остановить людоедов. Защитники Твердыни были дураками, надеясь отбить нападение. По мере приближения врага силы Кокса будут все более таять. Обороняющиеся уже целыми группами, дрогнув, пускались в бегство. Некоторые бросали наземь свое оружие. Другие направляли на бегущих ружья, заставляя их остановиться и вновь начать отстреливаться от врага. Но система обороны рухнула, все большее число защищающихся понимали это и начинали помышлять лишь о своем спасении. Остановить бегство было уже невозможно. И вдобавок: любая позиция оставалась уязвимой, находящейся под ураганным огнем, под угрозой удара наступающих. Люди более не сражались плечом к плечу, не представляли собой единого целого. Они не верили, что их товарищи не кинутся в бегство, оставив их беззащитными перед яростно орущими людоедами. Перед теми, кто вот-вот прорвется и возьмет их в окружение.
С дюжину мужчин кинулись к вездеходу, набились внутрь, уцепились снаружи со всех сторон. Гарви тронул машину с места. Оленья река, у которой Кокс надеялся продержаться весь день, а, может быть, даже разбить армию Нового Братства и навсегда остановить ее натиск, была потеряна менее, чем за полтора часа.
Остаток дня представлял собой сплошной кошмар. Гарви не нашел своего грузовика. В его распоряжении оставалось лишь то, что осталось в вездеходе. Плюс несколько фермеров Кокса, выразивших желание помочь. Наконец прибыли подкрепления, посланные Твердыней: двадцать мужчин и женщин, доставших динамит, горючее и бензопилы. Но никак не удавалось оторваться от наступающих сил Братства на достаточное расстояние — чтобы успеть что-либо по-настоящему сделать.