Молот ведьм
Шрифт:
Он вспомнил свой давешний сон и улыбнулся.
— А вы можете это прочесть? — спросил его Гвидо Веральди.
Джустиниани с каменным выражением на лице протянул руку, взяв папирус и повернув текст к свету, чуть сощурясь, начал изучать написанное. Арамейский он знал, но диалект слегка видоизменил слова.
Это писал не Гвидо: руку покойного дяди Винченцо знал. Это было написано, судя по состоянию папируса, несколько столетий назад, текст разделялся на три части. В первой было тринадцать строк, во второй — семь, в третьей — всего три. Джустиниани разобрал текст первого абзаца, хотя и не полностью: некоторых слов не понимал.
Это было древнее заклинание Баал-Звува, рядом стоял знак — Зло Изначальное. «Ярость Его не знает предела, а Сила бесконечна. Он — из тех, кому никто не может противостоять. У этого Существа нет Печати, ибо никакой знак, начертанный человеческой рукой, не вместит его ужасную суть» Второе заклинало Баал-Хаборим, демонов огня. Третье… Джустиниани напрягся. Третье взывало к Баал-Бегериту, и было заклятием от врагов, в нём упоминались десять казней египетских.
Все столпились вокруг него, Джустиниани заметил, что Веральди смотрит через его плечо и даже опустил пистолет, но Бьянко по-прежнему упирал ему в спину дуло разряженного им пистолета Пинелло-Лючиани.
Винченцо лихорадочно размышлял, вспоминая прочитанное в последние дни, припомнил и слова оберега… Он мог прочитать последнее заклятие, но круг… Заклятие надо произнести в круге, ограждённом ритуальной защитой. Но эти глупцы кое-что понимают в дьявольских ритуалах, и не дадут ему защитить себя.
Что же делать? Стоп. А что ему нужно? Темнота. Темнота на пару минут. Эта чёртова лампада на хорах… Бестия Поланти говорила, что у него сил — как у легиона бесов, а он не может погасить жалкую лампаду? А почему не может? — удивился Винченцо. А он пробовал?
Джустиниани сделал вид, что щурится на неярком свету, и бросил взгляд на лампаду. «Погасни, огонь, погасни, Бога ради…»
Лампада сильно зачадила.
— Здесь арамейские заклинания на вызов демонов ада, — произнёс Винченцо внушительно. — Текст хорошей сохранности.
— Вы можете прочитать? — жадно поинтересовался Нардолини.
«Погасни!» Лампада, несколько раз вспыхнув чуть ярче, погасла.
— Могу, но здесь мало света… — с высокомерным спокойствием пожаловался Джустиниани.
— Чёрт возьми, — взбесился Пинелло-Лючиани, успев вырвать у него из рук папирус, — принесите огня.
Воцарилась темнота, Веральди почти наощупь сделал несколько шагов и стал у двери, положив руку на засов, а Бьянко опустил пистолет и пошёл в крипту.
Джустиниани торопливо отошёл к Тентуччи. Сердце его колотилось. Здесь он был почти неразличим в темноте. Винченцо вытащил нож, раскрыл его и торопливо обвёл круг вокруг опоры, где стоял Тентуччи. Винченцо едва различал во тьме свою бледную руку. Он почти вслепую быстро соединил за столбом линии и нарисовал в круге арамейский знак охраны, о котором читал в фолиантах Гвидо.
— Молчи, Карло, — успел шепнуть он и снова отошёл.
Постепенно мрак чуть рассеялся, теперь лунный свет проступил сквозь полуразбитые цветные витражи. Винченцо напряг зрение, выпрямился и шагнул навстречу Пинелло-Лючиани.
Бьянко уже нёс подсвечник. Джустиниани прищурился, вглядываясь в основание колонны, где был привязан Тентуччи. Вздохнул с облегчением. Ему просто повезло — линии вокруг столба полностью совпали, образовав замкнутый круг.
— Читайте же, — прошипел Пинелло-Лючиани, протягивая Джустиниани папирус, — читайте.
— Мне бы нужен словарь, — задумчиво пробормотал его сиятельство, снова уставившись в текст — двух слов я тут не знаю, а это может быть важным, — пробурчал Винченцо, расхаживая по часовне.
Джустиниани понимал, что пока текст не прочитан, его не тронут.
Постепенно удаляясь от постамента, Винченцо снова приблизился к Карло и вошёл в круг.
Там отчётливо выговорил:
— Баал-Бегерит, Хелел бен-Шахар, шхин, барад, арбе, хошех, махат бехорот, дам, цфареда, киним, аров, девер — шика царейну ве тохо! — слова его гулко отдавались в пустом пространстве, казалось, отскакивая от стен.
Ничего не произошло, но воцарилась странная тишина, глухая и абсолютная.
Вдруг умолкли ночные цикады, перестали носиться и пищать под куполом летучие мыши, не слышен стал шорох листвы, доносившийся до того из разбитых окон. Все почему-то замерли.
Потом погасли принесённые Бьянко свечи — одна за другой, с методичностью часового механизма. Джустиниани осторожно потеснился в круге и развернулся, закрыв Тентуччи своим телом и обняв руками столб, к которому тот был привязан.
Винченцо сделал это вовремя, ибо потом наступило что-то жуткое.
В абсолютной темноте подул бешеный ветер, были слышны удары и содрогания стен, раздавались крики и визг, что-то звенело и верещало, взрывалось и падало, в воздухе проносились волны запахов — то смердящего болотного, то душного и дымного, то, напротив, ледяного грозового, потом ненадолго все заполонил запах крови — головокружительно тяжёлый и тошнотворный. С земли начал подниматься дым, как из печи.
Винченцо показалось, что он пьян: голова ныла и подташнивало.
Вокруг раздавались стоны и рыдания, стены часовни дрожали и колебались как в эпилептических судорогах. Винченцо из последних сил сжимал столб руками: непонятная страшная сила, казалось, хотела оторвать его от земли вместе с колонной.
По стенам бегали и метались причудливые тени, потом стены часовни осветились буро-красным огнём, и, наконец, всё погасло, остались только заметные содрогания земли и кое-где — витали искорки синеватого пламени.
Глава 8. Фингал-то откуда?
Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь.
Джустиниани не знал, сколько простоял у столба, но потом где-то в глубине отдалённого двора прокричал петух, и Винченцо показалось, что он проснулся. Он разъединил сцепленные узлом пальцы, мышцы его с болью подчинились, и Джустиниани со стоном опустил занемевшие руки. Тентуччи тоже пошевелился и заморгал запорошёнными пеплом ресницами.