Молот ведьм
Шрифт:
— Это клевета! Как ты можешь так говорить?
Елена развела руками, чуть пожав плечами. Она прекрасно знала, что это не клевета, но спорить с подругой не стала.
— Ты же хулишь молодого Винченцо Джустиниани только потому, что слышала о нём что-то дурное. Я же тебе пытаюсь объяснить, что дурно в свете могут сказать о ком угодно. О мессире Гвидо тоже многие чего только не говорили…
На щеках Джованны проступил румянец.
— Не смей повторять этот вздор!
Елена вздохнула.
— Я и не собираюсь. Но пойми, если мессир Джустиниани женится на тебе — ты будешь очень богата.
— Господи, Елена, ну до чего ты меркантильна! — Джованна нахмурилась. — Нельзя все мерить на деньги. Любовь не продаётся. Корысть — грех.
— Я вовсе не корыстна, — спокойно возразила Елена, — просто бедность омрачает жизнь, и мне довелось узнать это. Когда умер отец, мы были в очень стеснённых обстоятельствах. Едва сводили концы с концами. Если бы не дядюшка Вирджилио… Я помню, как смотрели на меня вчерашние подруги: словно я прокажённая… — она побледнела и содрогнулась.
— Просто это были ненастоящие подруги, Елена, только и всего.
Елена снова не стала спорить.
— Пусть так, но мне бы не хотелось, чтобы ты совершила ошибку. Нищета — это ужасно.
Глава 4. Сокровища мудрости
И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
На следующий день после похорон Винченцо убедился, что банкир Тентуччи — человек слова. Уже к десяти часам утра Джустиниани получил от него короткую записку. Марко Альдобрандини ждал их к полудню. Банкир сообщил, что старый коллекционер и слышать не хочет о снижении цены, хоть в последние месяцы возненавидел свою коллекцию, ибо не мог больше ею наслаждаться.
Они встретились у дверей Альдобрандини за пять минут до назначенного времени и были весьма любезно приняты.
Марко Альдобрандини представлял собой зримый символ тщеты всего земного: он был скопищем двух десятков болезней, от подагры до диабета, с трудом передвигался и недавно ослеп.
Джустиниани, пользуясь немощью хозяина, не уделил ему никакого внимания. Он сосредоточенно разглядывал тяжёлые фолианты в коллекции старика, листал старые рукописные инкунабулы XIV века, одобрительно озирал виньетки и позолоту обрезов, методично ознакомился с каталогом, придирчиво проверял наличие заявленных книг и рукописей на полках.
У него спирало дыхание, когда он рассматривал утяжелённый шрифт первых манускриптов, касался их грубой бумаги и переплётов, замерев, разглядывал «Гипнэротомахию» Полифила Франческо Колонны, изданную в тысяча четыреста девяносто девятом году в типографии Альдо Мануччи, сугубо удивился разделу гримуаров, включавшему «Тайны Червя» в редакции аббата Бартоломью, «Книгу Дагона», «Трактат о Небесных Воинах и Послах Империи Девяти» Иоакима Отступника и «Ключ к Бессмертию» Санхуниатона.
Бог весть как, но старик словно видел, что он читает, или по шелесту страниц догадался об этом.
— Листаете Книгу Дагона? Столетия она учила самым ужасающим колдовским ритуалам, пока не была запрещена. После этого об этом тексте ходили лишь тайные слухи. Вы о ней слышали?
— Да, поговаривали о её греческом варианте, напечатанном у нас между тысяча пятисотым и тысяча пятьсот пятидесятым годом. Говорят, что доктор Ди перевёл фрагменты оригинального манускрипта. Это редкость, конечно.
— Хм… — слепец, казалось, удивился. — А как вам сочинение аббата Бартоломью?
— «О природе Червей»? — задумчиво отозвался Джустиниани, рассматривавший тем временем «Книгу Еноха», — Поздняя латынь, частично зашифрованная с помощью енохианских ключей Джона Ди и халдейской тайнописи, в отрывках можно встретить в компиляциях вроде «Сокровенных культов». Мне отрывки попадались.
Старик снова хмыкнул и больше не произнёс ни слова, Джустиниани же, убедившись в полном соответствии каталогу, сказал, что покупает. Тентуччи взялся урегулировать формальности продажи и оформление сделки, и уже в три пополудни Винченцо был дома, намереваясь сытно пообедать.
Он был доволен покупкой, намного превзошедшей его ожидания. Сорок тысяч — это очень большие деньги, но он завтра же сможет продать её как минимум за ту же цену. А лет через двадцать — коллекция будет стоить все шестьдесят. Джустиниани поймал себя на том, что уже мысленно прикидывает, чем можно пополнить несколько разделов собрания, и планирует ремонт в книгохранилище.
Винченцо обожал палеографию. Памятники древней письменности всегда завораживали его. Он мог часами исследовать эволюцию графических форм букв, письменных знаков, пропорции их составных элементов, виды шрифтов, определять материал и орудия письма, изучать форматы и переплёты рукописей. Обожал орнаменты и филиграни водяных знаков.
Особый его интерес вызывала криптография, графика систем тайнописи. Кроме родного, он знал четыре языка — латынь, греческий, арамейский и французский, и сейчас при мысли, что голод и поиск хлеба насущного никогда больше не оторвут его от любимого дела, Винченцо впервые за последние семь лет ощутил прилив тёплой радости. Подумав же, что уже завтра он станет хозяином тех сокровищ, о которых вчера и не мог мечтать, восторженно улыбнулся.
Господи, за что Ты так милостив ко мне?
К удивлению Джустиниани, дома Луиджи сообщил, что его уже полчаса дожидается синьорина Каэтани. Крестница Гвидо? Чего ей надо? Винченцо покосился на камердинера и кивнул. В принципе, днём раньше, днём позже, но ему все равно нужно было встретиться с девицей.
Он вошёл в зал, заметил, что Джованна в напряжённой позе сидит у камина, и поприветствовал её вежливым поклоном.
Девушка вздрогнула и вскочила, стала за спинкой стула, вцепившись в неё судорожным жестом, глядя на него с отвращением, смешанным со страхом.