Молотов. Второй после Сталина
Шрифт:
Это, естественно, вызвало тревогу у Сталина. «А как быть?» — спросил он. «Не знаю, товарищ Сталин», — говорит Берия. Тогда Сталин предложил Берии взять на себя руководство этим делом.
«Товарищ Сталин, не знаю, справлюсь ли с этим делом, — ответил Берия. — Я неопытный в этих делах». «Здесь не опыт нужен, — твердо сказал Сталин, — нужна решительная организаторская рука. Рабочую силу можно отобрать из арестованных, особенно из специалистов. Привлечь можно МВД, дисциплину навести на заводах. Но вы дайте план реальный, вызовите директоров заводов, наркомов, дайте этот реальный план им и проверяйте исполнение».
Берия, конечно, этого и хотел, для этого и диаграмму подготовил. Было решено Вознесенского отстранить от руководства, возложив это дело на Берию. К Берии в подчинение
Ванников был арестован еще Ежовым и находился в тюрьме, когда началась война. Ванников и Берия вместе учились в Бакинском техническом училище и были друзьями в юношестве. Я тоже знал Ванникова по Баку. Берия при моей поддержке уговорил Сталина освободить Ванникова из тюрьмы и назначить наркомом боеприпасов. Ванников, очень способный организатор, был когда-то директором тульских заводов вооружения, оттуда был выдвинут в наркомат и теперь вновь возвращен на свое место. Его тогда привели в кабинет Сталина, где все мы находились, прямо из тюремной камеры.
Опираясь на таких людей, Берия быстро поправил дело. Надо подчеркнуть, что Берия поднял вопрос в тот момент, когда эвакуированные заводы стали налаживать свое производство. Это было в феврале — марте 1942 г., когда производство на новых местах стало подниматься.
Из месяца в месяц было видно, что действительно производство растет, между планом и исполнением почти нет разницы. Планы, составленные Берией, выполняются и перевыполняются. Берия добился своего и до 1946 г. оставался зам. Председателя СНК СССР по экономическим вопросам. Поэтому после войны и атомные дела Сталин поручил ему.
В 1942 г. все еще остро стоял вопрос об увеличении производства танков. Это было очень важной проблемой. Роль танков в войне стала решающей. Наркомом танковой промышленности был Малышев- молодой, способный и хороший нарком, но ему не удавалось увеличить производство танков до нужного количества. Он жаловался на недостаточную помощь его наркомату и был прав. Курировал работу наркомата Молотов.
Как-то у Сталина были Маленков, я и Берия. Обсуждался вопрос увеличения производства танков. Берия и говорит: «Танками занимается Молотов». — «А как он занимается?»- спрашивает Сталин. «Он не имеет связи с заводами, оперативно не руководит, не вникает в дела производства, а когда вопросы ставит Малышев или другие, Молотов созывает большие совещания, часами обсуждают вопрос и формулируют какое-либо решение. В этих решениях мало пользы, а на деле он отнимает время у тех, кто должен непосредственно заниматься оперативными вопросами, — говорит Берия. — Так что вместо пользы получается вред».
Решили освободить Молотова от руководства производством танков и возложить это дело на Берию. Это круто изменило положение дел. Берия, пользуясь властью, оказал Малышеву всю необходимую помощь за счет других наркоматов. И здесь его успеху способствовало то, что к тому времени заработали заводы, эвакуированные за Урал. Производство танков резко выросло и скоро превысило их производство в Германии и в оккупированных ею странах Европы.
Сталин фактически отстранил Молотова от дел, но держал при себе. Поэтому зачастую Молотов просто сидел в кабинете Сталина и присутствовал при всех беседах и докладах. Внешне это создавало ему особый престиж, а на деле Сталин изолировал его от работы, видимо, он ему не совсем доверял: как бы второе лицо в стране, русский, не стал у него отбирать власть. Между тем никаких оснований не доверять Молотову у него не было.
Кстати, очевидно, небезынтересно рассказать, как проходили заседания у Сталина во время войны.
Официальных заседаний ГКО Сталин не собирал. Вопросы обычно решались оперативно, по мере их возникновения, узким составом Политбюро. В полном составе заседания бывали крайне редко; чаще всего нас присутствовало пять человек. Собирались мы поздно вечером или ночью и редко во второй половине дня, как
На таких заседаниях, проходивших в кабинете за длинным столом, Сталин сидел в головной его части или, по своей привычке, медленно ходил около него.
По одну сторону от него, ближе к стене, садились: я, Маленков и Вознесенский; напротив нас- Молотов, Ворошилов и остальные члены Политбюро. У другого конца стола и около стены находились все те, кто вызывался для докладов.
Должен сказать, что каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы (в отношении себя я могу говорить об этом с полной ответственностью), встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе.
Он был внимателен и к предложениям генералитета. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу.
Протоколирования или каких-либо записей по ходу таких заседаний не велось. Решения по обсуждаемым вопросам принимались или непосредственно на самом заседании, когда проекты этих решений были заранее подготовлены и не встречали возражений, или их подготовка (или переработка) поручалась докладчику, атои группе товарищей, которые потом представляли подготовленные ими проекты непосредственно Сталину. Иногда короткие решения под диктовку Сталина записывал Молотов. В некоторых случаях для этого вызывался Поскребышев.
В зависимости от содержания решения оформлялись в виде либо постановления ГКО, либо постановления СНК или ЦК ВКП(б), а той совместного постановления СНК и ЦК ВКП(б). Мне представляется, что в период войны такой оперативный порядок решения вопросов был правильным и вполне оправданным.
Не касаясь здесь тех сторон деятельности Сталина, которые были в последующем справедливо осуждены нашей партией, должен сказать, что Сталин в ходе и особенно в начале войны, как я понимал это тогда и как думаю об этом и теперь, в целом проводил правильную политическую линию. Он был гораздо менее капризным и не занимался самоуправством, которое стало проявляться, когда наши военные дела пошли лучше и он просто зазнался. Правда, были и в начале войны позорные эпизоды, связанные с упрямством, нежеланием считаться с реальными фактами. Например, категорическое запрещение выйти из назревавшего котла целой армии на Украине, хотя Хрущев и Баграмян настаивали на этом. Помню, он даже не подошел к телефону, когда Хрущев звонил по этому вопросу, а поручил ответить Маленкову. Мне это показалось невозможным самодурством. В результате целая армия пропала в котле, и немец вскоре захватил Харьков, а затем и прорвался к Волге.
После войны. «Заговор Молотова»
Атмосфера в руководстве партией и страной во время Великой Отечественной войны настолько хорошо в целом сложилась, что я исключал возможность того, что после войны в какой-то, даже в малой степени повторится истребление руководящих кадров и необоснованные репрессии. Во-первых, обстановка была уже другая. Война оказалась большой школой для политического воспитания десятков миллионов людей, да и их пребывание в Западной Европе в связи с освобождением от фашизма также вносило что-то новое в настроение. Они увидели, какой уровень жизни там существует, и, возвратившись с фронта, стали другими людьми — с более широким кругозором, с другими требованиями. Это создавало благоприятные условия для дальнейшего развития нашей страны и было препятствием для произвола. И надо сказать, что в армии, несмотря на строгость дисциплины, вполне правильной и законной на самом фронте, в боевых действиях, действовал какой-то товарищеский демократизм, который обычно возникает во время длительной и тяжелой войны.