Молоты Ульрика
Шрифт:
«Вот теперь твой черед, сынок — Дохлячок», — подумал он, сосредоточился и начал подходить ближе.
«И о чем это старикан говорит?» — подумал Дохляк, запуская два длинных проворных пальца в боковой карман плаща, свисавшего с плеч мошенника. Он шел прочь медленно и очень спокойно, когда услышал, как освященный временем и традицией клич «Держи вора!» раздался было над рынком — и тут же прекратился.
Круца, изумленный столь наглой выходкой, хотел закричать и остановить молодого выскочку, который ограбил его старого друга. Но поскольку изначально кошель принадлежал кому-то другому, Круца понял, что ничего хорошего из его затеи не выйдет, поэтому слова «Держи вора!» вышли полузадушенными
— Я поймаю его! — сказал Круца старику твердо, но спокойно, и двинулся прочь предположительно в том же направлении, что и парень в шапке. Круца удивлялся, что не может вспомнить, как выглядел этот воришка — ну, светловолосый подросток, и все. Круца всегда гордился своей памятью на лица: он никогда не забывал лицо жертвы, лицо собрата по цеху и уж тем паче — лицо врага. А с этим парнем было что-то странное. Круца вдруг понял, что ему нельзя спускать глаз с молодого подонка: исчезни он в толпе на мгновение — и Круца может уже не узнать его.
Дохляк вышел из парка через северо-восточные ворота, карабкаясь по крутым склонам и лестницам к северной части Альтквартира. Он обосновался в заброшенном строении на крайнем севере этого квартала, где жизнь была суровой, но все же не такой скверной, как дальше к югу, в центре района. Он наткнулся на это место, тогда еще просто нагромождение балок и стропил, остатков черепицы и гнилых чердачных досок, однажды ночью, несколько дней спустя после прихода в город. Тогда было так же холодно и сыро, как сейчас, и ему надо было срочно найти кров.
Дохляку хватило нескольких дней, проведенных в городе, чтобы основательно изучить его весь — а ведь как многие коренные мидденхеймцы не знают ничего, кроме улиц и подворотен своего квартала, даром что в городе живут! Найти место для постоянного ночлега было труднее, но и с этой задачей он справился.
Дохляк обосновался в старом разваливающемся доме, на самой верхотуре, на третьем этаже; единственное окно выходило на узкий двор и слепые задние стены других домов, так что уединение парню было гарантировано. Парадный вход в дом был заколочен, но сбоку имелось небольшое подвальное окошко, которое служило удобным лазом для Дохляка, и никто не видел, как и когда он приходит или уходит. Комната, которую облюбовал парень, была так же изолирована и одинока, как и он сам, но она его устраивала. Дохляк не имел ни малейшего желания пользоваться другими комнатами дома, которые, конечно, должны были существовать, но в которые он никогда не входил.
У воров есть своя честь — даже у мидденхеймских воров. Так что даже если бы Круце пришлось потратить целый рабочий день, чтобы выследить наглого мошенника, ограбившего почтенного Штрауса, он сделал бы это.
Круца осторожно следовал за самоуверенным молодым карманником от самого Большого Парка и чуть позже увидел, как тот влезает в подвальное окно высокого и узкого разваливающегося здания. Двумя минутами позже, когда стук шагов по деревянной лестнице смолк, Круца нырнул головой вперед в тесное оконце и огляделся. Свежие следы на пыльном полу сразу же бросались в глаза. Он поднялся через три пролета расшатанной, скрипучей лестницы, следя за прерывистыми отпечатками в пыли. Он не спешил — двигался бесшумно и осторожно, не желая извещать молодого головореза о своем приходе раньше времени.
Через пять минут Круца беспечно стоял в дверном проеме плохо освещенной, заваленной вещами комнатушки и наблюдал, как худощавый мальчишка снимает шапку и плащ, совершенно не замечая Круцу. Взрослый вор легонько провел большим пальцем по лезвию своего короткого меча, проверяя его на остроту.
Он смотрел, как маленький тощий пацан достает из потайных карманов мыло, какую-то бутылку, кошелек, украденный Штраусом и у Штрауса. Круца осмотрел комнату. Да, тут было на что поглядеть! Пол устилал толстый слой ковров и тряпья. На низкий топчан были навалены цветастые одеяла, подушки и покрывала. Чистая одежда и неношеная обувь были собраны в одном углу, наполовину отделенном от остального пространства комнаты изящной ширмой из светлого дерева, явно иностранной работы. На низеньком овальном столике красовались глубокий кубок и изысканный кувшин с восточным орнаментом, а рядом на крюке висел большой кусок грубой толстой материи. А еще здесь были зеркала. Круца не думал, что когда-либо сталкивался с таким количеством зеркал в одной комнате, да и в комнате начинающего вора он никогда не сталкивался с такой роскошью. Если не обращать внимания на зеркала, с уверенностью можно было сказать, что молодой вор был один. Не считая незваного гостя.
Круца хотел застать парня врасплох. Он хотел, чтобы молодой воришка повернулся и увидел застывшего в дверях Круцу — желательно в тот момент, когда он проводит пальцем по мечу. Но парень упорно не хотел замечать пришельца, хотя Круца уже давно стоял в расслабленно-угрожающей позе и не раз повторил свой коронный жест. Круца начинал чувствовать себя глупо из-за этой наигранной угрозы.
В конце концов, ему наскучило смотреть на достопримечательности комнаты, и Круца почувствовал острое желание усесться на эти заманчиво мягкие покрывала. Но тут у него засвербило в носу, и Круца понял, что знакомство приближается. Выбора у него не оставалось, и он поднял меч, изготовясь для нападения Сопли буйным потоком рванулись из носа, Круца оглушительно чихнул и влетел в комнату с большим напором, чем планировал, и при этом его рука все еще направляла меч в спину воришки.
Парень, стоявший посреди комнаты спиной к двери, внезапно схватился за грудь и упал на колени.
Круца решил было, что убил своего противника, даже не взмахнув мечом, и осторожно вошел, чтобы оценить ситуацию. Малый был бледен, как смерть, вокруг серых глаз залегли темные круги страха. Круца увидел, что парень еще совсем пацаненок, и почти пожалел его. Не стоило убивать его вот так — никто не должен умирать, не зная, за что. Он заткнул меч за пояс так, чтобы его было легко достать, встал на колено рядом с Дохляком и поднял его.
— Давай тут без обмороков, малявка. Я не собираюсь тащить тебя на топчан. Мне проще тебя тут прямо и убить.
— Ты и так меня до полусмерти напугал, — ответил бледный дрожащий подросток.
— Это я всего лишь чихнул, — сказал Круца, — а представь, что бы с тобой было, если б я тебя мечом… Так что скажи спасибо.
Дохляк шлепнулся на покрывало. Круца стоял над ним, уперев руки в бока, наклонившись так, что он мог глядеть парню прямо в лицо.
— А теперь слушай сюда, — начал Круца, красноречивым жестом положив руку на яблоко меча. — С чего это ты решил обворовать старого Штрауса? В этом городе воры должны уважать друг друга! Тебе что, твой вожак никогда не рассказывал о законах чести?
— Штраус? Вожак? Ты о чем говоришь? Я об этом и понятия не имею.
— Штраус, — терпеливо объяснил Круца, — это имя человека, которого ты обокрал сегодня на рынке.
— Но он же вор, — сказал Дохляк, утверждая, не спрашивая. В его голосе была странная интонация, словно он не привык говорить. — Ты не можешь обокрасть вора, если то, что ты берешь, не принадлежит ему.
— Так, а лавочники на рынке? Ты же и этих обокрал.
— Еще как! — сказал Дохляк. — Если человек имеет больше мыла или выпивки, чем может сам потребить или продать, это тоже не воровство. Я никогда ничего не беру с полупустых прилавков или там, где много покупателей.