Мольтке младший
Шрифт:
Преемником графа Шлифена с 1907 года стал Мольтке Младший. Его теперь почти все немецкие историки и теоретики военного дела считают бездарным человеком. Но это не всегда так было. Рекомендовал его императору как своего преемника не кто иной, как сам граф Шлифен, не очень, кажется, его любивший, но признававший за ним большие дарования. Очень высоко ставил его и Людендорф. Гинденбург уже после марнского поражения, после отставки и опалы генерала Мольтке просил Вильгельма II снова назначить его германским верховным главнокомандующим. Но это были исключения. Общество забыло о Мольтке на следующий же день после его ухода. Почти незамеченной прошла и его смерть.
II
Генерал Гельмут фон Мольтке не оставил после себя, если не ошибаюсь, никаких трудов. Он написал несколько докладных записок, которые военным людям могут быть интересны, да и то не слишком. Но остались после него письма к жене, интересные в историческом, бытовом, психологическом отношении. Женат он был на своей родственнице графине Мольтке-Гуитфельд. По-видимому, это был очень счастливый брак. Письма генерала, охватывающие сорокалетний период времени, свидетельствуют о необыкновенной
Гельмут фон Мольтке приходился племянником знаменитому фельдмаршалу, командовавшему германскими войсками в 1866 и в 1870 годах. Это на нем тяготело почти как несчастье. Оба сына Данте были поэтами, и над ними обычно издеваются. Может быть, их стихи и не так дурны, но уж очень хорошо выходит, что дети «божественного Алигьери» — бездарные поэты. То же до некоторой степени наблюдалось и в семье Мольтке.
Старого фельдмаршала прозвали в мире «великим молчальником». Почему, собственно, его так прозвали, трудно поняты сочинения графа Гельмута Мольтке составляют девять томов. Великий молчальник писал, кроме военных трудов, политические, исторические, философские статьи, путевые очерки, афоризмы, стихи. Он написал даже роман «Два друга». Этот роман я читал, но не дочитал. В нем красавица графиня Ида вышла замуж за мужественного рыцаря Эрнста на радость старому преданному слуге Фердинанду. Стихи же графа Мольтке, точнее, мадригалы — много лучше. Он занимался также живописью, знал толк в музыке. Это был очень образованный, одаренный и своеобразный человек.
В мире он пользовался репутацией милитариста из милитаристов. Для нее, конечно, были основания. Мольтке был главнокомандующим в трех войнах и в своих речах ежегодно предсказывал четвертую чуть только не на следующую весну. 88 лет от роду он собирался снова стать во главе армии и повести ее на Париж. Кроме того, ему приписывают изречение: «Вечный мир — мечта, и не прекрасная мечта». В отличие от многих других исторических изречений, вышеприведенное вполне точно: фельдмаршал действительно это сказал в 1880 году. Но был ли он в самом деле закоренелым, убежденным милитаристом вроде Бернгарди или Людендорфа? В частных своих письмах он утверждал, что ненавидит войну. Высказывал он иногда мысли самые неожиданные. Так, граф Мольтке где-то говорит, что в настоящее время войны затевают не короли и не полководцы, а биржи, — это могли бы сказать и Маркс, и Ленин. Самое удивительное, пожалуй, то, что незадолго до смерти он советовал своему племяннику не отдавать сына в кадетский корпус: незачем ему становиться офицером, пусть лучше изучает сельское хозяйство.
В частной жизни это был любезнейший человек. Он обожал свою жену, чрезвычайно любил мать, братьев, сестер, племянников, внучатых племянников и племянниц (детей у него не было). В 90-летнем возрасте писал 15-летнему потомку: «Посылаю тебе двадцать марок. Если ты их положишь в сберегательную кассу, значит, ты скряга. Если же ты их сразу истратишь, значит, ты мот. Рекомендую тебе золотую середину».
Галантность не покинула его и на десятом десятке лет. В его письмах есть длинные рассуждения о красоте женщин разных национальностей и о разных красавицах, как императрица Евгения, как некоторые русские великие княгини. Он у себя, в здании генерального штаба, предоставил место какому-то Damengesangverein'y и неизменно посещал все вечера этого дамского музыкального кружка. Любимым его поэтом до конца дней оставался Генрих Гейне, хоть он и поругивал автора «Путевые картины» за атеизм. После Генриха Гейне фельдмаршал всем предпочитал Осипа Шубина, поддерживал с этим писателем и личную дружбу. Под псевдонимом Осипа Шубина писала хорошенькая немецкая романистка Лиля Киршнер; писала она повести с умопомрачительными заглавиями вроде: «Ядовитая смоковница», «Слава побежденным» или «Конец Полонии». Повести эти тотчас прочитывались в имении престарелого графа Мольтке, куда часто приглашался и сам Осип Шубин для совместного обсуждения последнего шедевра.
В Германии боготворили фельдмаршала. Военные говорили о нем так, как набожные брахманы могут говорить о Брахме. В день его 90-летия император писал, что не может предложить ему никакой награды: «у вас все награды есть». В политику он вмешивался не часто, — «это Бисмарк лучше знает», — но с ним очень считались. Иногда он, Вильгельм I и Бисмарк объединялись для совместного обсуждения государственных дел. Им втроем было без малого триста лет. Относились три старца друг к другу не без иронии (особенно Бисмарк к двум остальным), но отдавали должное — императору за ранг, Бисмарку за ум, Мольтке за Седан. Фельдмаршал знал себе цену. На погребении императора Фридриха церемониймейстер по ошибке пропустил его в списке. Старик устроил страшный скандал — при новом дворе произошла паника, и фельдмаршалу отвели самое почетное место во всей погребальной процессии. При своих летних путешествиях он соблюдал строгое инкогнито, но любил, чтобы его немедленно узнавали и чтобы его появление производило радостный переполох в гостиницах и в ресторанах, а племяннику Гельмуту хмуро говорил: «верно, опять кто-нибудь разболтал»...
На
III
Семья у Мольтке была большая, но будущий главнокомандующий 1914 года был любимым племянником фельдмаршала. У него старик и поселился с 1883 года. Племянник, естественно, чтил своего знаменитого дядю, но, по-видимому, без большого благоговения. В письмах к жене он обычно отзывается о фельдмаршале в благодушно-ироническом тоне. Для всего мира граф Мольтке был героем Кениггретца и Седана, первым полководцем Европы со времен Наполеона. В семье Мольтке Младшего он был просто «дядя Гельмут».
Мольтке Младший был человеком иного поколения и иных взглядов. Он получил военное воспитание, прошел через академию, состоял в генеральном штабе, проделал блестящую военную карьеру. Однако круг его умственных интересов, как ни странно, имел мало общего с военным делом. Порою он целыми днями рисовал или играл на виолончели. «Устроил себе мастерскую художника, — извещает он жену, — пишу пейзаж. Много занимаюсь также виолончелью. Живу для искусства...» Неизменно сообщает он жене, какие книги прочел и что о них думает. «Читаю книгу философа Гартмана «Философия религии». Он доказывает, что религия должна эволюционировать, как философские учения, если она не хочет отстать и погибнуть...» «Читаю сейчас «Историю французской революции» Карлейля. Книга талантливая, но стиль аффектированный...» «Несколько дней тому назад прочел книгу, которую и ты непременно должна прочесть, она будет тебе очень интересна. Это «Источники жизни Христа» базельского профессора Вернле...» Есть в его письмах отзывы о Геккеле, Ницше, даже о Бебеле, даже о Максиме Горьком: «На дне» произвело на меня глубокое и отталкивающее впечатление. Не могу согласиться с таким мировоззрением...» Действительно, было бы странно, если бы он согласился с мировоззрением Максима Горького. Зато понравилась ему в том же театре пьеса Метерлинка «Пелеас и Мелисанда»: «Она не драматична, но очень поэтична и замечательно сыграна. Я ее уже читал и даже хотел перевести, но не решился...» Если дядя Гельмут всем писателям предпочитал Генриха Гейне и Осипа Шубина, то племянник на первое место ставил Гёте. «Я чрезвычайно рад, что тебе нравится «Фауст». Я столько раз читал и перечитывал эту книгу, что знаю ее почти наизусть. Она влечет меня с неодолимой силой. В этом произведении сочетаются все тоны поэзии, гимны архангелов, саркастический смех демонов, глубокие мысли человеческого ума, ведущего борьбу с титанической энергией, и наивная болтовня невинной девочки. Это величайшее создание нашей литературы...»
Стиль последней цитаты не должен удивлять читателя. Так Мольтке писал часто и о предметах, с литературой не связанных. «Вокруг меня царит ночная тишина. Сон на фетровых крыльях опустился на город, прекратив шум дня. Мирную тихую улыбку вызовет он на лицах бедняков и несчастных, которых несколько часов тому назад угнетали нищета и невзгоды...» «Природа все погрузила в ванну своей вечной молодости. Над бренными делами людей подняла она зеленый флаг своей цветущей ароматной жизни...»
Во всем этом замечательна только подпись. Если б писал это любой немецкий приват-доцент или литератор, удивляться никак не приходилось бы. Но писал (в разное время жизни) — начальник генерального штаба германской армии, человек, считавшийся главой военной партии Германии! Конечно, если рассуждать теоретически, то ничто не препятствует самому завзятому милитаристу играть на виолончели, переводить «Пелеаса и Мелисанду» и пи сать жене о сне на фетровых крыльях и о зеленом флаге ароматной природы. Однако это странно. Иногда (чрезвычайно редко) в переписке Мольтке Младшего попадаются и «милитаристические настроения». Так в письме с маневров он как-то пишет жене: «Как арабский конь вдыхает знойный ветер пустыни, так глубоко вдыхаю я запах пороха. Вот где моя стихия, моя душа, моя мысль. С безграничной радостью, с подлинным сладострастием бросился бы я в ураган войны. Нет ничего прекраснее в жизни солдата!.. Полной грудью вдыхаю я пороховой дым, он меня пьянит, как новое вино... Все нервы мои напряжены, все чувства обострены. О, прекрасная, великолепная жизнь воина! Я чувствую, что родился солдатом...» Эти строки у Мольтке Младшего производят такое же впечатление, как неожиданные вставки в трудах некоторых наших соотечественников: человек говорит со вкусом, с любовью, с волнением о старом Петербурге, о Пушкине, о Владимире Соловьеве — и вдруг, точно вспомнив, что он советский профессор, вклеивает ни к селу ни к городу строки о классовой борьбе, о преступлениях буржуазии и т.д. Но у советских профессоров это, по крайней мере отчасти, объясняется житейской необходимостью, тогда как Мольтке писал интимное письмо жене. Замечу, что «дядя Гельмут», достаточно на своем веку повоевавший, отроду ничего не писал об урагане, об арабском коне, о сладострастии от порохового дыма. Племянник это сладострастие испытал — на маневрах! Кажется, ему самому стало неловко: тотчас вслед за приведенными строками он наивно добавляет: «Ты не должна, однако, принимать все это трагически!»
На старости лет генерал Гельмут фон Мольтке стал склоняться к теософии. Еще с 1904 года в письмах его к жене начинает встречаться имя Штейнера. Жена будущего главнокомандующего лично знала и чрезвычайно почитала вождя теософов. Был ли с ним знаком сам Мольтке, мне неизвестно. В одном своем письме из Карлсбада он пишет жене: «Я очень рад, что ты беседовала со Штейнером; для тебя ведь беседа с ним всегда такая душевная опора. Я был бы тоже счастлив повидать его в августе, если он приедет в Берлин...» Это свидание, однако, не состоялось, — Мольтке стало не до теософии: август, о котором он пишет в карлсбадском письме, был — грозный август 1914 года.