Моментальное фото
Шрифт:
Однако.
Однако, в один из дней пришли рабочие и настелили на крышу шифер, прибив листы только с одной стороны – чтобы крыша раздвигалась; на чердаке положили листы пенопласта, который скрипел как нож по стеклу; стены снаружи и изнутри закрыли таким же пенопластом.
– Повесите сюда портьеры и все будет окей, – сказали рабочие.
Их было двое; они стояли в солнечном просвете между каштанами и пили яблочный сок из бумажного кулька; увидели Веронику, одновременно повернули головы и проводили взглядом ее ноги. Ну и пусть, – подумал он, – на то она и женщина, чтобы на ее ноги смотрели. Первый рабочий был с остроконечными ушами и клоком седины на лбу; второй за каждым словом повторял: "та ладно!". Второй был в черных очках, совершенно непрозрачных, и, судя по всему, был жизнерадостно туп.
– Она будет и дальше увеличиваться?
– Мы не можем положить эти листы на пол, – ответили рабочие, – потому что они некрепкие. По ним нельзя ходить. Вам нужно соблюдать осторожность.
– Но это же не ремонт. Зимой здесь нельзя будет жить – до зимы дом отремонтируют?
– Собака у вас злая. У Васи, помнишь Васю? – был дог, так он теленка загрыз.
– Я вам задал вопрос, – отец начинал нервничать, – вы можете сказать хоть что-то вразумительное?
– Не злись, папаша. Как твою дочку зовут?
– Она замужем.
– Это не проблема. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.
И он расписался в специальной тетрадке по технике безопасности.
Когда рабочие уходили, то выломали две штакетины и пофектовали слегка, потом сыграли в чехарду, слазили на старую вербу и заглянули в воронье гнездо, и только после этого влезли в кузов грузовика.
– Вы не удивляйтесь, – сказал водитель, – на такую работу только таких и присылают.
Вечером четвертого дня мать Вероники пригласила его к себе на разговор.
– Я вижу, что у вас не все ладится, – сказала мать.
– Это она вам так сказала?
– Нет, я же мать, я вижу трещину. Я все вижу.
– И что вы видите?
– Я вижу как страдает моя дочь. Ты же клялся, что ее любишь. Ты же шесть лет дарил ей цветы. А теперь, извини, так по-свински. Она этого не заслужила.
– Чего это она не заслужила? – спросил Стас.
– Я вижу, ты настроен воинственно, ну и зря. Ты же теперь женатый мужчина.
– В последние дни я как-то об этом забыл, – намекнул он.
– Ну вот, значит мы друг друга поняли, – сказала мать. – Семейная жизнь налагает определенные обязанности. Мужчина должен выполнять свой супружеский долг. Пообещай, что больше так вести себя не станешь. Это же не по-мужски.
– Как?
– Пообещай, что будешь выполнять свой супружеский долг, с сегодняшнего дня.
Если ты не хочешь, то надо было подумать до свадьбы. Или мы можем сходить к врачу. Сейчас все делается анонимно. Ведь у вас будет ребенок, твой ребенок, значит, с тобой все в порядке. Это просто нервное, это со многими мальчиками бывает. Попьешь таблетки и все восстановится. Вероника ведь настоящая женщина – она даже кричит когда ей приятно. Ей очень тяжело жить одной.
Он вышел из комнаты и столкнулся на крыльце с Вероникой.
– Сейчас разговаривал с твоей матерью. Ты знаешь, что она мне сказала?
Сказала, что я должен выполнять свой супружеский долг! Что отведет меня к врачу, если я не буду этого делать!
Вероника захохотала и оперлась спиной о стену. Гавчик весело гавкнул, принимая участие в человеческой радости.
Заполночь Вероника пришла к нему и села в ногах на кровати.
– Чего ты?
– Соскучилась.
– Ты же говорила, что не прийдешь больше в эту комнату.
– Ничего я такого не говорила. Я говорила, что не прийду, пока ты не уберешь трещину.
– Трещина на месте.
– Ага, я взяла фонарик, чтобы в нее не упасть. Она такая страшная и глубокая. Мне было даже страшно через нее прыгать. Но я прыгнула.
– В нее уже можно упасть?
– Да, особенно ночью.
– Так тебе было страшно?
– Ага. Но я тут.
– Зачем?
– Потому что соскучилась. Подвинься.
Она пощекотала ему подошву и он отодвинул ногу.
– Мне не нравится жить здесь с твоими родителями, – сказал он, – я собирался жить с тобой. Я женился на тебе, а не на троих сразу. Есть вещи, которые я не могу выносить.
– Ты имеешь ввиду маму?
– Ее первую.
– Подумаешь, она неправильно поняла. Хочешь, я пойду и сама ей все объясню?
– Она все равно останется на твоей стороне. Вас трое, а я один.
– Так ты подвинешься или нет?
– Нет.
– Пожалуйста, если не хочешь.
– Пусть сначала они уедут, а потом попробуем все начать еще раз. Сейчас у меня не то настроение.
– Раньше у тебя всегда было то настроение.
– Раньше никто не делал из меня идиота и, тем более, импотента.
– Но они уже скоро уедут.
– Вот скоро и поговорим.
– Так вот, значит, как.
– Именно так.
Стерва. Она смеялась, когда я ей рассказал.
Вероника встала и молча ушла. Он услышал, как щелкнул фонарик, увидел как метнулся слабый свет, которым она освещала себе дорогу. Смотри, не споткнись. Я вам человек, а не мячик, который можно ногами пинать.
Всю ночь он слышал, как противно скрипит пенопласт – это значило, что трещина росла. В эту ночь она росла особенно быстро – от царапающего душу скрипа он не мог неподвижно лежать. Он пробовал закрывать уши пальцами, но звук не становился тише. Когда-то он читал, что некоторые звуки проникают прямо сквозь лобовую кость. От этого звука что-то рвалось и лопалось в душе – как будто через душу тоже шла трещина и тоже расширялась. Возьми нож, подойди к окну, коснись лезвием стекла и быстро проведи сверху вниз; лезвие держи перпердикулярно, обязательно перпендикулярно; если не получится с первого раза, то повтори – и ты узнаешь в каком месте сейчас твоя душа. Судя по боли, душа сегодня жила в глотке и между ушами. Невозможно переносить такой скрип долго.
Если он не прекратится, – я разломаю все эти фиговые листы. Лучше жить на улице или с дырами в стенах, чем слышать такое каждую ночь. Он этого можно сойти с ума. Кажется, была такая пытка звуком в изощренном средневековье, где-то на древнем востоке, умевшем смаковать боль, – и после этой пытки ты был сумасшедшим или мертвецом.
Он закрыл глаза и увидел, как одно за другим из черноты появляются незнакомые лица: одно было даже лицом негра, у другого подергивалась губа при каждом срипе, у третьего не было нижней челюсти. Или я уже сошел с ума, – подумал он.