Шрифт:
По каменному полу монастыря неторопливо шли две мыши. Одна была большая и белая, другая маленькая и серенькая. Большая белая мышь медленно и величественно переступала на задних лапках, следом за ней, неуклюже переставляя
– Скажи, Твин, в чем на твой взгляд смысл мышиной жизни? – спросила приятным бархатистым голосом белая мышь своего спутника.
– Ах, Рудольф, Рудольф! Вот вечно ты задаешь такие вопросы. Ну не знаю... наверное, в том, чтобы отыскать в мышеловке кусочек не слишком еще засохшего сыра и не попасться.
– Вот! И все вы так думаете! – Белая мышь недовольно поморщилась.
– А в чем же?
– Не могу ответить точно, но уж явно не в такой мелочи, как набить свой мышиный живот. Скорее он в... (Рудольф на секунду задумался)... скорее он в том, чтобы суметь осознать, что заставляет нас лезть в мышеловку, когда мы не голодны и сыр нам не так уж и нужен. Что заставляет нас идти за извлекаемой флейтой мелодией, зная, что нас заманивают в ловушку. Хотя, конечно, это не точный ответ. Точного ответа у меня, к сожалению, нет. Пока нет.
– Крысы реагируют на звуки флейты еще активнее.
– Знаю, знаю... но суть не в том. Меня скорее волнует, почему эти звуки приводят их к гибели. Почему красота убивает, Твин? Ты никогда об этом не думал?
– Нет. Меня куда больше интересует, где монахи прячут от нас рис.
– Монахи... тоже очень интересный вопрос. Разве не свидетельствует тот факт, что мы родились в стенах монастыря, а не на помойке, о том, что у нас есть какое-то особое предназначение? Более духовное, что ли?
Твин молчал.
– Не свидетельствует ли это о том, что нам предстоит свершить что-то великое? Достичь какой-то важной, значимой для большинства мышей цели? Не значит ли это, что у нас есть какое-то особое предназначение?
Забывшись в своих размышлениях, Рудольф не заметил, как наступил правой лапкой на мышеловку. Убийственный механизм сработал мгновенно и в ту же секунду раздавил бедного Рудольфа. Белые лапки его раскинулись в стороны, а розовый хвостик дернулся в последний раз и тихо опустился на пол. Спустя пару минут к нему подошел Твин. Вынул из безвредной уже мышеловки кусочек сыра и съел его. Взглянул на Рудольфа. Быстро оглянулся по сторонам. И, не заприметив ни одной мыши, способной обвинить его в мышином каннибализме, начал медленно грызть розовый хвост Рудольфа, постепенно поедая своего убитого мышеловкой друга.