Монгол. Черный снег
Шрифт:
— Я сама решу, что со мной будет, — я подняла подбородок, глядя на него.
Он закрыл глаза, выдохнул и шагнул ещё ближе. Теперь он был так близко, что я чувствовала его тепло. Его руки снова схватили меня за плечи, но в этот раз не грубо.
На миг я подумала, что он поцелует меня. Его взгляд задержался на моих губах, его дыхание было таким тяжёлым, что я могла ощущать его кожей. Но вместо этого он снова отпустил меня, отступил назад, словно боялся, что если останется рядом, то разрушит всё.
— Иди домой, Диана, —
Но я не двинулась.
— Ты не можешь меня спасти, Диана, — прошептал он, и его голос прозвучал так, будто он держится на грани, будто каждая часть его души кричит: «Оттолкни её, не дай ей подойти ближе».
— Я и не пытаюсь тебя спасти, — сказала я, глядя прямо в его глаза. — Я просто хочу быть с тобой.
На миг между нами воцарилась тишина, такая тяжёлая, что воздух словно загустел. Его взгляд прожигал меня насквозь, но не холодом, к которому я привыкла, а чем-то другим. В его глазах было столько боли, столько борьбы, что у меня сжалось сердце.
Он шагнул ближе. Так близко, что его дыхание обожгло моё лицо. Его руки легли мне на плечи, не грубо, но с силой, сдерживающей ту бурю, которая бушевала внутри него.
— Диана… — сказал он, едва слышно, почти выдохнул.
— Что? — мой голос дрожал. Я не могла дышать. Я не могла думать. Я просто стояла там, в этом мгновении, которое казалось бесконечным.
— Ты не понимаешь, какой я на самом деле, — его голос был хриплым, глубоким, и я почувствовала, как его пальцы на моих плечах дрогнули.
— Тогда покажи мне, — ответила я, сама не понимая, откуда взялась эта смелость.
В следующее мгновение он сдался. Я видела это в его глазах — как треснула его стена, как он перестал бороться. Его руки поднялись к моему лицу, обхватили его так, будто он боялся, что я исчезну, что это был сон. А затем он наклонился ближе и, прежде чем я успела понять, что происходит, его губы накрыли мои.
Этот поцелуй был совсем не таким, каким я его представляла. Он не был мягким или нежным. Он был диким, грубым, наполненным яростью, отчаянием и страстью. Его губы двигались так, будто он пытался сказать этим поцелуем всё, что не мог сказать словами.
Я почувствовала, как мои ноги подкашиваются, но он держал меня. Его руки, сильные и жёсткие, прижимали меня ближе, словно он хотел убедиться, что я настоящая, что я здесь, с ним. Его дыхание было горячим, его тело напряжённым, как струна, готовая лопнуть. Мы целуемся как ошалелые а вокруг нас трупы и кровь…Но я бы с ним целовалась даже в аду.
Я не отстранилась. Я не могла. Этот поцелуй был всем, чего я когда-либо хотела, и всем, чего я боялась. Я чувствовала его боль, его борьбу, его тьму — всё это было в каждом его движении, в каждом касании.
Когда он наконец оторвался от меня, я всё ещё стояла, не в силах дышать. Мои руки дрожали, а сердце билось так, что я думала, оно вырвется из груди.
Тамир смотрел
— Это была ошибка, — сказал он, но его голос дрожал.
— Нет, — ответила я, с трудом переводя дыхание. — Это была правда.
Он закрыл глаза, его челюсти сжались.
— Диана, я не могу.
— Ты можешь, — я подняла руку и осторожно коснулась его лица, чувствуя, как его кожа дрожит под моими пальцами. — Ты просто боишься.
— Чёрт побери, я не боюсь, — взорвался он, хватая мою руку и отрывая её от своего лица. — Я знаю, чем это закончится. Я уничтожу тебя, Диана. Ты этого не понимаешь?
— Я готова, — сказала я твёрдо, и в моих словах не было ни капли сомнений.
Он смотрел на меня долго, слишком долго, его глаза метались, как будто он искал хоть что-то, что заставило бы меня отступить. Но я не отступала.
— Ты делаешь ошибку, — прошептал он, снова поднося руку к моему лицу. Его голос был тихим, но в нём звучала такая боль, что мне хотелось закричать.
— Пусть так, — ответила я.
В этот момент я знала только одно: я не отпущу его. Даже если это сожжёт нас обоих.
Глава 23
Я сижу в машине перед особняком Тамерлана. Снаружи всё тихо: огромные чёртовы ворота, идеальный газон, ровные светильники вдоль дорожки. А внутри меня буря, блядь. Такая, что кажется, ещё секунда, и я взорвусь.
В руке сигарета, вторая за последние пять минут. Или пятая? Я даже не считаю. Я затягиваюсь так сильно, что дым жжёт лёгкие, а пепел сыплется на джинсы. Плевать. Я просто смотрю на это грёбаное здание перед собой и чувствую, как меня начинает трясти. Не от холода. От злости. От отчаяния.
Ну давай, Тамир. Давай, сука, иди и расскажи ему. Говори всё, как есть. Скажи своему идеальному брату с его идеальной жизнью, что ты был игрушкой. Что тебя ломали. Что ты был никем, ничем. Кусок мяса. Скажи ему, что ты — грёбаная поломанная вещь, которую кто-то использовал, чтобы удовлетворить свои грязные фантазии. Давай, говори.
Я выкидываю окурок, достаю ещё одну сигарету, прикуриваю. В машине уже стоячий дым, он режет глаза, но я не открываю окно. Не хочу слышать, как тихо вокруг. Эта тишина давит. Как и всё остальное.
В голове голос Батора. Этот мерзкий, змеиный голос. Его ухмылка. Его слова: "Она говорила, что ты всегда был хорошим мальчиком, Тамир. Ты ведь помнишь, да? Помнишь, как она тебя любила?"
Челюсти сжимаются так, что начинает ныть челюсть. Я ненавижу его. Ненавижу это прошлое. Ненавижу себя за то, что я не убил его тогда. Не прикончил. Не сделал так, чтобы он сдох, и чтобы всё это дерьмо осталось позади.
Но нет. Я здесь. На пороге ещё одного ебаного откровения.