Монгольская империя и кочевой мир
Шрифт:
Более детальный анализ действий кагана в орхонских надписях несомненно добавит к образу тюркского правителя многие другие черты, определяющие его положение в общественной и государственной системе. Однако важно установить, подчинялся ли образ кагана в тексте какому-либо заранее определенному идеалу, например идеалу мудрого и смелого правителя, который полностью, или по большей части снимал реалистичность изображаемого лица, или же для трактовки образа имелась иная установка.
В орхонских памятниках упоминаются две плеяды каганов — древние каганы и каганы — современники создателей памятников. Из древних каганов двое, Бумын и Истеми, родоначальники династии и создатели империи, изображаются как великие завоеватели, добывшие тюркскому элю земли и богатства. Таким же образом изображают этих каганов в византийских, арабских и китайских исторических сочинениях. Относительно всех других древних каганов в надписях говорится нечто совершенно противоположное: «После них (т. е. Бумына и Истеми. — С.К.) стали каганами младшие их братья, а потом и их сыновья стали каганами. После того, так как младшие братья не были подобны в поступках старшим, а сыновья не были подобны отцам, то сели на царство трусливые каганы» (Памятник в честь Кюль-тегина, большая надпись, стк. 4–5). Противопоставление
Из «новой» плеяды каганов упомянуты трое — Ильтериш, его младший брат Капаган, сын Ильтериша Бильге. Деятельность Ильтериша, основателя новой династии и второго каганата, в двух текстах из трех оценивается в панегирических тонах. А в надписи Тоньюкука его образ совсем иной — это деятельный, но отнюдь не мудрый каган, обязанный всеми успехами своему советнику; более того, и каганом он стал по выбору Тоньюкука. Образ следующего кагана, Капагана, еще более противоречив. Наряду с выражениями, вполне пристойными для характеристики царствующей особы и близкого родственника, орхонские надписи прямо намекают на политическую неполноценность предшественника Бильге-кагана. Он единственный из «новых» каганов, который не был избран Небом, а сам «сел на царство» без божественной санкции. О времени его правления прямо сказано: «Тогда в Отюкенской черни не было хорошего (т. е. настоящего) владыки» (Памятник в честь Кюль-тегина, малая надпись, стк. 4). «Стеснения», которые пережил тюркский эль в последние годы правления Капагана, отнесены не только за счет «неразумного» поведения и «измен» подданных, но и за счет «теперешней порчи» самого кагана. Еще более уничижительно рисуется Капаган в надписи Тоньюкука. Иначе говоря, в более завуалированной форме (речь идет о недавней междоусобице!) повторено противопоставление между «мудрыми» и «неразумными» правителями.
Очевидно, что образ того или иного кагана характеризовался надписью по результатам его деятельности на пользу аристократического и иерархического тюркского эля, в соответствии с социальной сверхзадачей эпитафийного текста и политической тенденциозностью его автора. Вступая в противоречия друг с другом, споря в оценках и выводах, авторы орхонских надписей соперничают друг с другом в точности и убедительности описания событий, представляющимися им главными в недавней истории тюркского эля. Именно поэтому надписи подлинно историчны. Их лапидарность огорчительна, а селективность неизбежна. Их политическая тенденциозность не только не умаляет, а напротив, повышает значение надписей как исторического источника, так как сопоставление программных деклараций и дискуссионных суждений позволяет ясно обозначить социальные конфликты и политические противоречия в государстве древних тюрков.
П. Голден
Кипчаки средневековой Евразии: пример негосударственной адаптации в степи
Эта страна раньше была землей кипчаков. Когда ее заполонили татары, кипчаки стали их подданными (ra aya). Позже они перемешались и переженились друг с другом. Земля победила природный нрав (jibillah) и происхождение (asl). Все (они) стали похожи на кипчаков, как будто они были одного корня (jinswahid), потому что монголы жили на земле кипчаков и (благодаря) их брачным узам с ними и их сообществом в их земле.
В этом кратком утверждении мамлюкский историк Ахмед ибн Яхья Ибн Фадлаллах аль-Умари (749/1348-1349) описал кипчакизацию завоевателей Евразии под предводительством Чингизидов. Этот процесс, который многократно повторялся при различных обстоятельствах в эпоху политического господства Чингизидов и который дал начало современным тюркоязычным кипчакским народам, вряд ли был уникальным в истории степных народов. Поскольку многие боевые подразделения, приведенные монголами в Западную Евразию, разговаривали на различных восточно-тюркских языках, то процесс тюркизации оказался сравнительно легким и, возможно, даже естественным. Однако монгольский язык в пределах империи, по крайней мере при дворе и в правящих кругах, не исчез [Григорьев 1981, с. 81-89] [6] . Когда отмечаем данный факт, мы не ставим перед собой цели проследить процесс культурной ассимиляции одной кочевой группы другой. Скорее, это всего лишь еще одна и, вне всякого сомнения, наиболее значимая иллюстрация невероятной устойчивости и адаптивности кипчакского племенного союза. Принимая во внимание историю их ассимиляции разных этнических элементов, неудивительно, что кипчаки, в конечном итоге одержали победу над своими завоевателями. Эта «победа» служила лишь последним примером уже давно усвоенной ими пассивной стратегии выживания.
6
Григорьев приходит к выводу о том, что большинство ярлыков, изданных ханами Золотой Орды, были первоначально написаны на монгольском языке с использованием уйгурского алфавита, а затем переведены на тюркские и другие языки.
Происхождение кипчаков остается одной из самых запутанных проблем тюркологии [Marquart 1914; Pritsak 1982, p. 321–340]. Этот вопрос выходит за рамки проблематики данной статьи и будет рассматриваться лишь поверхностно. Этноним Qibcaq/Qipcaq (араб., перс. Xifjaq, Qifjaq и т. д., арм. Xbsax, груз. Qivc’aq-i) впервые зафиксирован в плохо сохранившейся строке надписи уйгурского кагана Элетрес Билге-кагана (747–759) на так называемом Селенгинском камне. Прочтение надписи и, значит, ее исторический контекст неясны [7] . В любом случае, эти кипчаки не находились на значительном удалении от уйгурской территории в Монголии. Возможно, это был тот самый регион, который в «Книге дорог и царств» начальника разведки Аббассидского халифата Ибн Хордадбеха (Ibn Xurdadhbih) (середина — конец IX в.) назван их территорией, находившейся по соседству с киргизами [Ibn Xurdadhbih 1889, p. 31], т. е. в восточной, центрально-азиатской области племенного союза кимаков [Кумеков 1972], центр которого располагался в Сибири. Однако через сто лет в анонимном
7
С.Г. Кляшторный [1986, с. 321–340] в своей статье сделал попытку связать их с сирами из тюркских орхонских надписей (Tonuquq, Bilge Qagan), си (siet), Sie-yen-to из китайских рукописей, которые, считает автор, вследствие различных поражений были переименованы в кипчаков, что означает «злоудачный, злосчастный, злополучный».
Другие элементы племенного союза, который стал называться кипчаками, по многим, но не по всем источникам, ведут свое происхождение от алтайского племени или объединения Кун, имевшего, возможно, монгольские корни. Как нам известно из отчета (около 1120 г.), сохраненного аль-Марвази, придворным врачом при Сельджукидах, в первые десятилетия XI в. куны вследствие волнений во Внутренней Азии переместились на запад, при этом продвигая впереди себя другие кочевые народы [Marvazi 1950, p. 18]. Куны или стали частью клонящейся к упадку кимакской конфедерации, или одержали над ней победу. Название кун может быть вариантом названия куман (Comani, Cumani, Quman), под которым этот племенной союз был широко известен в Западной Евразии. Этноним Qun сохранился в венгерском Кип, использующемся для определения этого народа и его потомков. Этноним Quman в заимствованном переводе на западнославянские языки звучит как polovcin, polovcy (ср. венг. Paloc), германские и германо-латинские — Falwen Valwen, Falvi, латинский — Pallidi и армянский — Xartes, что означает «бледный» (кроме уже упоминавшихся работ Маркварта и Прицака, см.: [Pelliot 1920, p. 125–185; Nemeth 1940, p. 93-107; Менгес 1979, с. 73]). Восточная ветвь этой конфедерации была известна как канглы. Вильям Рубрук, который совершил путешествие в Монгольскую империю в XIII в., дает основания считать, что куманы, кипчаки и канглы были, по сути, одним народом (см.: [Wyngaert 1929, p. 194, 218] «Comani qui dicuntur Capchat» (т. e. кипчаки), «Cangle quidam parentela Comanorum»).
Непрекращающиеся волнения в киданьской империи Ляо в Северном Китае, результатом которых стало разрушение этого государства чжурчжэнями в третьем десятилетии XII в., привели к тому, что другие кочевые элементы Внутренней Азии переместились или были вытеснены в Центральную Азию, а затем в западно-евразийские степи. Здесь они влились в кипчакский союз. Таким образом, в середине XII в. олберлики, имевшие, возможно, монгольское происхождение, мигрировали в Дешт-и-Кыпчак и установили контроль над целой группировкой восточных кипчаков [Golden 1986, p. 5–29], что является одним из немногочисленных примеров, о которых мы располагаем письменными свидетельствами (биография кипчакского военачальника оберликского происхождения, состоявшего на службе у Юаней) этого процесса. Несомненно, существовали и другие подобные примеры, которые не были письменно зафиксированы.
Возникшая в результате политая представляла собой протяженную кочевую конфедерацию, сочетавшую в себе элементы различного этнического и лингвистического происхождения, в том числе монгольские и иранские, часть которых представляла собой весьма архаичные группы, подвергшиеся тюркизации. Другие, такие, как аланоасские, были тесно связаны политически. Подобная этническая и лингвистическая гетерогенность была характерна для большинства объединений и государств, имевших тюркское кочевое происхождение. Эта общность простиралась от Дуная до степей, окружавших города среднеазиатских оазисов, особенно Хорезм, и глубоко вдавалась в Западную Сибирь. По-видимому, она подразделялась на множество субконфедераций, имевших четкую географическую локализацию. Их можно определить следующим образом: Центральная Азия — Казахстан, междуречье Урала (Яик) — Волги (Итиль), районы рек Дон, Днепр и Дунай. Мусульманские, основанные на западных материалах (аль-Идриси), и венгерские (Симон де Кеза) источники также отмечают регионы и народы, называемые «черной» и «белой» Куманией (Cumania) [al-Idrisi 1970–1984, fasc. IX 915, 916; Simon de Keza 1937, p. 146, 148].
Наши данные, основывающиеся, главным образом, на русских летописях, также предполагают существование разнообразных группировок. В ходе времени они могли подвергаться значительным изменениям. Прицак полагает, что только в Западной Евразии он нашел по меньшей мере двенадцать групп, а именно волжская, донская, донецкая, днепровская-левобережная, днепровская-луговая, азовская, крымская, днепровская-правобережная, киевско-корсунская (херсонская), бужская, лукоморьевская и дунайская [Pritsak 1982, p. 342–367; см также: Кудряшов 1948, с. 134; Плетнева 1975, с. 262–281]. Русские летописи дают сведения о названиях родов и племен (хотя в источниках они не всегда четко определены) и упоминают одну важную куманскую политическую субконфедерацию так называемых «диких половцев» [Golden 1979–1980, p. 296–309]. Они были неизменно враждебно настроены по отношению к киевским правителям и обычно заключали союз с теми русскими князьями, которые противостояли великому князю. В середине XII в. «дикие половцы» включали в себя племена олберлик и токсоба. С этим союзом были связаны две семьи великих вождей: род Боняка и его сына Севенча и род Шарукана, его сына Атрака (русское отрок) и сына последнего Кончака, сыном которого был Юрги (русское Юрий, Георгий?). Поскольку шаруканиды, по-видимому, возглавляли токсоба [Golden 1979–1980, p. 306], бонякиды могли быть предводителями олберлик. В начале XIII в. шаруканиды под руководством Юрги, которого русские летописи называют «болише б? вс?х половець» [ПСРЛ 1926, с. 504], возможно, были на пути к установлению полного владычества над куманами, но им помешало монгольское нашествие. Юрги погиб при Калке. Из-за слабого сопротивления монголам со стороны кипчаков крепнущий политический статус Юрги, очевидно, не оформился в сильную централизованную власть. Русские источники особо отмечают князей лепших и лепших мужей, подразумевая, несомненно, племенных и родовых правителей и аристократов (беков), но не дают сведений о сильной центральной власти. Действительно, еврейский путешественник конца XII в. Петахия из Ратисбона, говоря о народе «земли Кедар», отмечал, что «у них нет царя, а есть лишь князья и знатные семьи» [Petachia 1856, на иврите p. 4 / перевод с. 5].