Моникины
Шрифт:
По его настоянию я объяснил ему мою систему. После некоторых общих замечаний, необходимых для ознакомления с ее руководящими принципами, я дал ему понять, что давно уже подыскиваю человека вроде него для цели, которую я теперь открою читателю. Правда, я вел переговоры с Тамамамаа и вкладывал деньги в жемчужные и китобойные промыслы, но, в общем, мои отношения с той частью человечества, которая обитает на островах Тихого океана, на северо-западном побережье Америки и на северо-восточных берегах Старого Света, были налажены весьма слабо. А тут провидение столь странным образом послало мне человека, который мог бы там все наладить и устроить. Поэтому я без обиняков
— Король!
— Я нисколько не удивляюсь, капитан Пок, что ваше восхищение проявляется таким образом. Вас, конечно, поразили величие и простота этой филантропической системы. Могу ли я рассчитывать на ваше содействие?
— Это нечто новенькое, сэр Голденкалф…
— Сэр Джон Голденкалф, с вашего разрешения, сэр. — Нечто новенькое, сэр Джон Голденкалф. Тут нужна осмотрительность. Осмотрительность в делах — единственный правильный курс, чтобы избежать недоразумений. Вы хотите, чтобы ваше судно, каким бы оно ни было, повели в неведомые воды, а я, естественно, хочу направить свой корабль прямо в Станингтон. Вы видите, что наша сделка с самого начала находится в апогее.
— За деньгами у меня дело не станет, капитан Пок.
— А, вот эта мысль сразу же приводила и более трудные переговоры в перигей, сэр Джон Голденкалф! Деньги для меня всегда сторона существенная, а сейчас, должен признаться, даже более, чем обычно. Однако, когда джентльмен расчищает дорогу с такой щедростью, как вы, сэр, можно считать, что сделка уже почти состоялась.
Эта сторона вопроса была быстро улажена, и капитан Пок принял мои условия с такой же прямотой, с какой я их высказал. Возможно, что его решение было ускорено двадцатью наполеондорами, которые я тут же предложил ему. Таким образом, между мной и моим новым знакомым установились дружественные и в известной мере конфиденциальные отношения. Мы продолжали прогулку, обсуждая подробности нашего плана. Так прошло около двух часов, и я предложил моему спутнику зайти ко мне в гостиницу. Я хотел пригласить его быть моим гостем до нашего отъезда в Англию, где я намерен был немедленно приобрести судно для задуманного путешествия, в котором решил принять участие лично.
Нам пришлось пробираться сквозь толпу, которая обычно заполняет Елисейские Поля, когда стоит хорошая погода, и особенно к концу дня. Мы уже почти справились со своей задачей, когда мое внимание привлекла небольшая живописная группа, которая приближалась к месту гулянья, по-видимому, надеясь внести свою лепту в это беззаботное веселье. Но так как я подхожу к самой существенной части своего необычайного повествования, дальнейшее уместно будет оставить для новой главы.
ГЛАВА VIII. Знакомство с четырьмя новыми персонажами, а также несколько философских штрихов и превосходных мыслей из области политической экономии
Группа, которая привлекла мое внимание, состояла из шести членов, из которых двое были животные рода homo, обычно называемого «человек»; остальные принадлежали к отряду приматов класса млекопитающих; короче говоря, это были обезьяны.
Первые были савояры, и их можно было охарактеризовать следующим образом: немытые, оборванные и плотоядные, по окраске — смуглые, по характеру и выражению лиц — жадные и хитрые, по аппетиту — прожорливые. Вторые принадлежали к распространенному виду, были нормальной величины и отличались степенной важностью. Их было две пары, подобранные по возрасту и внешним особенностям.
Все обезьяны были облачены в более или менее обычную одежду цивилизованных европейцев. Но особой тщательностью отличался туалет старшего самца. На нем был гусарский доломан, который мог бы придать определенной части его тела большую воинственность очертания, чем это было предусмотрено природой, если бы не красная юбочка, притом очень короткая. Но она была сшита таким образом не с целью показать изящную ножку или лодыжку, а для того, чтобы предоставить нижним конечностям свободу для выполнения ряда удивительных движений, которые савояры, используя природную ловкость животного, безжалостно заставляли его проделывать. На нем была испанская шляпа, украшенная облезлыми перьями и белой кокардой, а на боку болталась деревянная шпага. Кроме того, он держал в руке метелку.
Заметив, с каким вниманием я их разглядываю, савояры тотчас же заставили животных скакать и плясать с явной целью извлечь выгоду из моего любопытства. Безобидные жертвы этой грубой тирании повиновались с терпением, достойным глубочайших философов. Они исполняли желания своих хозяев с готовностью и бойкостью, которые были выше всякой похвалы. Одна подметала землю, другая вскакивала на спину собаке, третья безропотно кувыркалась множество раз, а четвертая плавно двигалась взад и вперед, как молодая девица в кадрили.
Все это могло бы не оставить особого впечатления (такое зрелище, увы, слишком обычно!), если бы не красноречивые призывы, которые я прочел в глазах обезьяны в гусарском доломане. Его взор редко отрывался хотя бы на миг от моего лица, и, таким образом, между нами вскоре установилось безмолвное общение. Я заметил, что он был чрезвычайно серьезен: ничто не могло заставить его улыбнуться или изменить выражение. Послушный хлысту жестокого хозяина, он ни разу не отказался выполнить требуемый прыжок. Его ноги и юбочка целыми минутами описывали в воздухе запутанные петли, словно навсегда расставшись с землей. Но, закончив номер, он опускался на мостовую с неизменным спокойным достоинством, показывавшим, как мало внутренний мир обезьяны был связан с ее шутовскими скачками.
Отведя своего спутника в сторону, я поделился с ним своими мыслями по этому поводу.
— Право, капитан Пок, с этими бедными созданиями, мне кажется, обращаются чрезвычайно несправедливо! — сказал я. — Какое право имеют эти два мерзких субъекта распоряжаться существами, гораздо более привлекательными на вид и, конечно, умственно более развитыми, чем они сами, и под угрозой плетки принуждать их так нелепо прыгать, не справляясь с их чувствами и желаниями? Это нетерпимое угнетение требует немедленного вмешательства.
— Король!
— Король или подданный, это не меняет нравственной уродливости их поступков. Чем эти невинные существа заслужили такое унижение? Разве они не из плоти и крови, как мы сами? Разве они не ближе к нам по внешнему облику, а, может быть, и по разуму, чем все другие животные? Разве можно терпеть, чтобы с нашим ближайшим подобием, с нашими двоюродными братьями поступали таким образом? Разве они собаки, что с ними обращаются как с собаками?
— По-моему, сэр Джон, на свете нет собаки, которая могла бы сделать такое сальто-мортале. Их выкрутасы поистине удивительны!