Monpti
Шрифт:
– Но все-таки что произошло?
– Мне повысили жалованье.
– Ах вот оно что. Значит, только поэтому.
– Да нет, неправда. Мне совсем не повышали жалованья.
– Так ты теперь получаешь больше или нет?
– Нет. Я останусь до пяти у тебя, а потом пойду в контору.
– Ты только что сказала, что тебе не надо в контору.
– Когда я это сказала?
– Когда пришла.
– До пяти часов мне не надо…
– Ты опять лжешь. Вчера ты тоже лгала. Ты сказала, что у твоего шефа длинная
– А он тем временем сбрил бороду.
– Перестань. Ты его сразу узнала, но не сказала: «Смотри, у него исчезла борода», ты сказала: «Этот омерзительный тип – наш шеф». Кто же тогда из нас двоих в дураках?
– Шеф.
– Давай не будем острить, любовь моя. Ты вообще всегда врешь. Я предупреждаю тебя, мы расстанемся, если и дальше так пойдет.
– Послушай, Monpti, я больше никогда в жизни не буду лгать!
– Ой!
– Да-да, я уже приступила к этому.
– Как это понимать?
– Очень просто, Monpti: отныне я вру только другим людям, тебе же никогда. Посмотри, что я тебе принесла!
Из сумочки она достает фотографию.
– Только что снялась. Как она тебе?
– Ты очень красивая.
– Прочти мое посвящение, я написала его на обратной стороне: «La petite folle `a son grand fou». «Моему большому дурачку. Маленькая дурочка». Поухаживай за мной, Monpti. Ведь ты даже льстить не умеешь.
– Да что, бесполезно ухаживать…
– Откуда ты знаешь? Ах, если бы ты был французом! Эти умеют говорить! Правда, половина – вранье, но все-таки… От тебя мне достаточно услышать: «Ты очаровательная».
– Ну, ты очаровательная.
– Но не так же!
– Подойдем к окну, Анн-Клер. Видишь, это Париж. Серая масса домов-чудовищ и табуны крыш, под которыми люди живут как муравьи. У каждого мгновенья своя печаль и своя радость. В любую минуту в мозгу возникает преступная мысль. В любое время молятся и в любое время распутничают. В любой момент целуют женщину и обманывают мужа. По-французски это звучит так: «L'homme cocu».
При этих словах Анн-Клер яростно цепляется за меня. Что это? Может, она меня уже обманула?
– Скажи, ты меня уже обманывала?
После небольшой паузы она тихо произносит:
– Да.
Лицо ее неподвижно, она закрыла глаза.
– Как часто?
– Всего однажды.
– Когда?
– Вчера.
– Вчера?
– Гм-м.
Лица ее мне не видно, она положила голову мне на грудь и с силой обнимает меня.
– О Monpti, – вздыхает она.
Сердце мое стучит предупреждающе: хватит, пора кончать, достаточно волнений. Но мне хочется знать подробности.
– Ты ходила к кому-нибудь домой?
– Нет.
– У себя дома?..
– Да.
– Кто это был?
– Я не знаю.
– Француз?
– Не
– Что это значит? Вы что, не разговаривали друг с другом?
– Нет.
– Ты немедленно расскажешь, как это случилось, ты…
– Он тотчас ушел.
– Конечно – зачем ему оставаться с тобой, грязнухой…
Она вдруг задирает голову, ее лицо горит.
– Что ты сказал? Так знай: я невинна!
– Я отведу тебя к врачу, больная ты душа. Впрочем… не стоит время тратить.
– Куда ты направился, Monpti? Послушай меня, это была лишь шутка. Это мне просто пригрезилось. Вчера вечером я грезила. Не сердись на меня.
– У невинной девушки не может быть таких пошлых видений.
– Ну, мой милый, только не рассказывай мне, какие видения посещают девственниц. Скажи, тебя это очень задело?
– Очень.
– Тогда ты любишь меня. Я уже давно задумываюсь, любишь ли ты меня. Осторожно, ты с ума сошел, ты же рвешь мне платье… Веди себя тихо, иначе я уйду.
– Я больше не выдержу этого.
– Разумеется, выдержишь. Рассказывай дальше: что еще случается каждую минуту в Париже?
– Каждую минуту кто-нибудь сходит с ума, и теперь, вероятно, очередь за мной.
– Ты не сойдешь с ума. Если ты такой, ты не заслуживаешь даже поцелуя.
– Мне двадцать шесть лет – я не могу жить с тобой как отшельник.
– Ну, тогда раздобудь подружку, которая отдастся тебе. Тогда ты не будешь таким взбудораженным, а со мной станешь обходиться вежливее и приличнее.
– Подружку? И это говоришь мне ты?
– Только для одного.
– Тогда я забуду тебя.
– От этого ты меня еще не забудешь. Это знаю даже я.
– Много ты понимаешь в таких вещах. И ты еще смеешь мне говорить, что любишь меня? От такой любви я отказываюсь.
– Если тебе такая любовь не нужна, тогда ты должен чисто по-человечески обо мне заботиться.
– Чисто человечески ты меня не интересуешь.
– Ах так? Спасибо!
Она берет пальто и собирается уходить. Пудрит лицо, подводит помадой губы; движения ее становятся все медленнее и растянутее. Когда с приготовлениями покончено, она тихо стоит передо мной, словно ждет чего-то.
Я не произношу ни звука.
Она еще медлит некоторое время, потом резко поднимает голову, идет к двери, открывает ее, на мгновенье останавливается, поворачивается ко мне и говорит по-венгерски:
– Servus.
– Servus.
Она затворяет за собой дверь, но я не слышу, чтобы она уходила.
Пару минут я выжидаю, потом выхожу из комнаты. Она прислонилась к стене в темном коридоре и плачет. Я беру ее за руку и веду в комнату.
– Я не хотел тебя обижать, глупая. Не плачь, пожалуйста. Я люблю тебя и просто как человека. Да ты и сама не знаешь, какой ты хороший человек.