Монстр(Дело Йозефа Фритцля)
Шрифт:
Обвинитель Герхард Седлачек обратился ко всем возможным жертвам серийного насильника Фритцля: «Мы не хотим ничего упустить. Мы обращаемся ко всем, у кого есть информация для нас. Это гораздо предпочтительнее сделать через полицию или местный суд, чем через СМИ».
Теперь, когда Керстин поправляется и мечтает о концертах Робби Уильямса, на которые хотела бы попасть, — ей нравилось напевать его песни, даже когда она лежала в полукоматозном состоянии на своей койке в подвале, — она и ее братья и сестры, пусть и маленькими шажками, прокладывают себе путь в волнующую, ошеломительную новую жизнь.
Штефан и Керстин, благодаря небольшой разнице в возрасте, проводят
Любопытно, что оба, Керстин и Штефан, присоединившись к матери, отказались в июле давать показания против Фритцля. Что это? Остатки былой привязанности или результат страха, ненависти или жалости? С одной стороны, он был их тюремщиком и насиловал их мать, с другой — был человеком, который приносил им еду и в конце концов спас Керстин жизнь. Нет только черного и только белого как для них, так и для терапевтов. Все затуманено, неясно.
Наступило заметное физическое улучшение. Штефан больше не сутулится, от его анемии и недостатка витамина D не осталось и следа. Керстин скоро полностью поправится, хотя ей и придется полагаться на коктейль из лекарств, чтобы до конца контролировать свои припадки.
Весельчак Феликс, сгусток энергии, который так радует всех, медленно, но верно забывает прошлое. Врачи надеются, что к пяти годам подвал займет туманное место в его психике, где распылится на что-то не угрожающее, может быть даже приятное. Развитие мальчика замедленно, но не до такой степени, как у его более старших сородичей. Он может научиться забывать ужасы прошлого.
У детей, которые воспитывались «наверху», свои обиды на природу. Федеральная пропаганда на всю оставшуюся жизнь внушила им, что их мать — дрянная женщина, что они должны строить свою жизнь сами. И все это мигом рухнуло. Постоянно осознавая себя «инцестуальными детьми», они, как беженцы, были с корнем вырваны из теплой и безопасной домашней атмосферы и перенесены в психиатрическую клинику, где какие-то дяди в белых халатах внимательно изучали их, а незнакомая тетя называла себя их матерью. Чем они займутся дальше, насильственно оторванные от своих приятелей и привычных занятий, — трудно сказать. Пока они привыкали к матери, влияние эмоционального надлома, так резко порушившего их прежнюю жизнь, было огромно и мучительно.
Размеры этого эмоционального сдвига проявились в конце июля. Несмотря на радужную картинку «воссоединившейся семьи», нарисованную Кристофом Хербстом, Элизабет не перестает ссориться с матерью. Поводы многочисленны — пассивность Розмари, когда Элизабет изнасиловали еще в детстве, тот факт, что она не ушла от мужа, зная, что он осужден за изнасилование, не спросила, в какую именно «секту» сбежала ее дочь.
Кроме того, «верхние» дети не перестают называть Розмари «мамой». Элизабет упрекала их, затем упрекала Розмари за то, что она не отговаривает их не делать этого. Судя по сообщениям местных СМИ, во время написания этой книги подобные обвинения привели почти к полному разрыву между матерью и дочерью. Последнее наследие Йозефа Фритцля — пошатнувшиеся устои семейной жизни и любви.
Следует признать, что после перенесенных мук, не умея ничего делать, без малейших перспектив на будущее, Элизабет находится в тяжелом положении, несмотря на пожизненное пособие, назначенное ей государством. Она хочет безвестности, но это не выход. Как заметил герр Польцер в интервью для этой книги: «Я не вижу для нее иного выхода, как в конце концов обратиться в СМИ и поведать свою историю. Она не в силах зарабатывать достаточно денег, чтобы вырастить шестерых детей. Думаю, обстоятельства однажды принудят ее рассказать все».
А пока она благословляет каждый закат и каждый рассвет. Она любит всех своих детей, любит свою свободу, но она по-прежнему ощущает себя в плену в клинике, и новые страхи начинают овладевать ей. Папарацци маячат у ворот, сгорая от желания сделать фотографию «подвальной мумии», которая принесет им миллион долларов. И куда ей идти? Общество потребления не испытывает к ней никакой приязни, все друзья, с которыми она когда-то росла, куда-то подевались, и некому подать ей даже чашку чая или кусочек торта.
То, что она утратила, не поддается измерению.
«Дом ужасов» в Амштеттене на какое-то время стал знаменит. Туристы до сих пор делают зарисовки фасада, фотографируют его, но полиция постоянно удерживает прессу и чересчур назойливых зевак на расстоянии, да и привлекательность этого мрачного места со временем блекнет.
В начале июня в дом пустили одного посетителя. Розмари позволили спуститься в тайный мир Йозефа Фритцля. Она провела там сорок минут, собирая игрушки пещерных детей: драного плюшевого мишку Феликса; пластмассового слона, которого подарили Штефану, когда ему исполнилось шесть лет; ленты, которые любила вплетать в волосы Керстин. Она села на кровать, на которой Фритцль год за годом насиловал Элизабет. Она попыталась представить, как это могло быть.
Она хотела почувствовать боль, но воображение молчало.
Эта смятенная, психологически подавленная женщина пыталась обрести какое-то осмысленное понимание, какую-то связь, которая соединяла бы ее с творившимся здесь ужасом. А закончилось все слезами и беспомощностью.
Врачи предполагают, что Розмари еще больше повредилась в уме после случившегося, чем ее дочь.
Феликс пляшет вокруг дерева, растущего на территории клиники. На мальчике сандалии с подметкой разной толщины, чтобы помочь ему выправить осанку, вызванную существованием в тесном подвале. Он странно ходит. Странно говорит. И когда незнакомые люди заговаривают с ним, он не всегда понимает, откуда исходит звук; до апреля этого года единственные незнакомые голоса, которые он слышал, исходили из подземного телевизора.
Феликс носит очки со специальными линзами, которые смягчают солнечный свет, он бледен и не пышет здоровьем, как купающийся в солнечных лучах его брат Алекс.
Внезапно Феликс подбирает перо черного дрозда и спрашивает, что это. Сестра Моника объясняет, что перо от птицы. Она объясняет, что ей известно о птицах: как они вылупляются из яиц, летают и живут на деревьях. Феликс видел их по телевизору, но никогда прежде не видел в жизни.
Теперь у него есть перо. Свидетельство того, что птицы существуют в действительности! Он видел, как едят свежие батоны — мягкий хлеб из настоящего зерна, — а не безвкусную заморозку, которую приносили в подвал. Ему нравится только что испеченный хлеб. Затем ему разрешают бежать впереди своей тетки (сегодня посетитель — она) на парковочную площадку, где он рассматривает машины и ласково проводит ладонью по их капотам, словно они сделаны из драгоценных камней.